Отражения одиночества
Шрифт:
Никаких больше оправданий. Довольно.
Миклош сглатывает, смотря на нее. И осторожно, словно боясь спугнуть, подходит и садится на кровать, не зная, куда себя деть, хотя говорить старается просто и мягко, явно желая успокоить.
— Саша, послушай. Быть носителем силы менгира не обрекает тебя на смерть. Я неправильно выразился… Все будет в порядке с тобой, правда.
— Ага. А те остальные, которые и десять лет не прожили…
— Саша. Пойми — сила менгира, из тех, что не были уничтожены во время Великих Войн, огромна. Эта сила десятков, сотен, может и тысяч поколений. Может и больше — никто не знает, сколько всем этим камням лет. Огромная сила. Ты сама… Ты провела ритуал,
Кажется, эта короткая, но наполненный эмоциями речь истощает самого Миклоша, явно к таким вещам не привыкшего.
— Я… в общем, Саша, я не могу указывать тебе как жить и что делать. Как и что решать. Но, если мое мнение тебе интересно…
Саша кивает. Несмотря ни на что, Миклош все же сказал ей правду. Не побоялся. И явно пытался утешить, объяснить.
— В общем. Я знаю наставника чуть дольше чем ты. Как я понял, вы знакомы сколько… три года?
Саша нехотя кивает. Она так и думала, что об этом пойдет речь.
— Серафим старый маг, он видит мир иначе, чем мы с тобой. Но он никогда не играет окружающими, словно пешками, несмотря на разницу в знаниях и могуществе. В отличие от многих и многих других. Почти всех, на самом деле. И, да он мог скрыть от тебя важные вещи, это правда. Но только в надежде, что это поможет тебе самой, а не навредит.
Саша только фыркает.
— Да ну? Что-то не похоже на помощь. Есть то, что о себе надо знать. И что-то ты сам оказался в одиночестве в своих исследованиях, помнишь?
Миклош вздыхает.
— И к чему привело мое упрямство и желание потешить самолюбие? К тому, что моя семья мертва, мое имя опозорено, а сам я — приживалка в чужом теле. А ведь меня предупреждали, Саша. И не один раз. И… Я не думаю, что ошибусь, что после того, как я официально во имя собственных идей совершил преступления, наставник боится, что и ты, получив большую силу, погубишь себя в желании совершить благой, но глупый поступок.
— Ага, и поэтому ведет себя так, словно я уже совершила все, что написано в Уголовном кодексе не по одному разу, и меня теперь нужно перевоспитывать, словно малолетнего преступника. Гоняет по всякой ерунде и мозги выносит детскими упражнениями и миллионом дерьмовых логических задач вместо того чтобы взять и рассказать все как есть. Отличный подход.
— Я
Саша еще раз хмыкает.
— Или просто одна безродная дурочка нужна ему для своих целей в будущем.
— Саша, это…
— Это неважно. Есть поступок, а все остальное — слова.
Отчаянье ушло. Его место заняла злость.
Телефон завибрировал, просигнализировав о входящем сообщении. Не в первый раз — но теперь это, по крайней мере, не сопровождалось ощутимым давлением на блок. Сообщение было от Ирины Владимировны.
— Адрес этого Михаила наконец нашли, так что мы можем ехать, — Саша сменила тему почти физически ощущаемым с удовольствием. — Теперь есть чем заняться.
— Ты уверена, что это стоит сделать сейчас, на ночь глядя?
— У нас есть задание, и его никто не отменял. Тем более, — Саша криво усмехается, — если верить всему сказанному, то есть понадобится, я просто найду менгир и достану этого Паука из его паутины. Должна же быть какая-то польза от всей всей этой ерунды с силой и камнями.
Миклош смотрит на нее сложночитаемым взглядом. Но вслух ничего не говорит. Только кивает и направляется к выходу из номера.
Глава 8
— Ты думаешь, ехать прямо сейчас, на ночь глядя, в этот дачный поселок — хорошая идея?
Саша морщится. Они уже сели в автобус, так что какая разница?
— Не думаю. Но, во-первых, этот Михаил может узнать, что нам сдали его адрес и смыться. Во-вторых — Паук или кто он там может узнать о нас, о том что нам известно или о том, что мы знаем о Михаиле. В-третьих — мы приехали сюда заниматься делом, и мы им займемся. Если хочешь возвращайся в номер, там есть защита, и я поеду одна.
Миклош только вздыхает. Саша качает головой не скрывая своего раздражения. Злость пришла на место боли и непониманию. И не хотела уходить. Все, что она могла сейчас — эту злость направить хоть в какое-то мирное русло. По крайней мере, продуктивное русло.
— Скоро стемнеет, и мы непонятно как будем добираться до этих дач.
— Понятно как, — отрезает Саша. — Я знаю дорогу.
На деле она не ходила ей сколько… десять лет? Меньше? Но почему-то сомнений в том, что она все вспомнит, не было. Возможно, и правду лучше было ехать днем. Хотя бы потому что ночь — время оборотней, вампиров и колдунов. Время людских страхов.
— Ты уверена?
— Да. Я каждое лето ездила на эти дачи.
Миклош сглатывает.
— Адрес…
— Это адрес дачного массива, на котором была дача семьи моего отца.
Когда Саша прочитала присланное Ириной сообщение, то сначала не поверила. Потом замерла, перечитала еще раз. Потом бросилась к электронным картам — и замерла вновь, понимая, что это то самое место.
— Саша, — Миклош говорит очень тихо, хотя сейчас, на последнем рейсовом автобусе, кроме них едет разве что одна-единственная пожилая женщина в пуховом платке, которая вовсе никакая не Затронутая, да и предметов с глазами у нее нет. — Ты понимаешь, что кто-то, судя по всему, намеренно, подсовывает тебе собственное прошлое?
— Я не идиотка.
— И ты понимаешь, что возможно сейчас нас ждет… что-то неприятное в точке назначения?
— А что ты предлагаешь? Ждать у моря погоды? Не делать то, зачем мы приехали?
Миклош качает головой.
— Нет. Но может… стоит рассказать хоть кому-нибудь?
— Для отчета пока рано.
— Нет, я не…
Саша поднимает глаза на парня, смотря максимально прямо.
— Я думаю, что стоит избавить окружающих от лишней информации, которая может им повредить.