Отражения (Трилогия)
Шрифт:
Я закрыл глаза.
Кажется, отец сказал ещё что-то. Не знаю. Не расслышал. Мне было всё равно.
Он действительно не сможет меня простить. Никогда. И я понимаю, почему. Теперь понимаю.
Если бы он знал... Нет, не узнает. Не позволю. Одно дело похоронить и оплакать свою любовь, и совсем другое — сознавать, что она находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но до неё невозможно ни дотронуться, ни докричаться. Как это... неправильно.
Значит, если бы я умер, ты...
«Я бы умерла
Почему же не препятствовала?
«А зачем?... Я чувствую всё то же, что и ты... Всю боль... Всё отчаяние... Зачем мне было удерживать тебя среди живых, если каждую минуту своего существования ты умирал?... Это слишком жестоко, не находишь?...»
Но возможно, если бы я Ушёл, моя мать бы получила возможность...
«Вернуться?... Нет, мой дорогой... Она знала, на что идёт... И отказалась от Вечности в обмен на несколько лет рядом со своим ребёнком... В обмен на возможность защитить его от целого мира... Разве это не стоит жизни?...»
Наверное, стоит. И этот Долг я никогда не смогу оплатить.
«Не думай об этом... Она была бы рада видеть, каким ты стал...»
Каким?
«Правильным...» — Мантия улыбается, я чувствую это по тону её голоса. И впервые мне нестерпимо хочется УВИДЕТЬ эту улыбку. Потому что теперь я знаю, чьим губам она принадлежит на самом деле...
Я не заметил, как и когда отец покинул мою комнату. Да и не стремился замечать. Разговор с Мантией оставил после себя ощущение лёгкой грусти — именно того, чего мне и не хватало всё это время.
Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьёзного и уважительного отношения. А грусть... Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому, что её щёки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождём.
Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стежками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя...
Тихое покашливание.
— Да?
Поднимаю голову.
В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур, и поступила совершенно правильно. Ах ты, моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?
С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале — не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.
— Уже пора?
Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.
Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чём.
— Спасибо.
— За что, dou? — растерянный всплеск ресниц.
— За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.
— Как Вы можете
— Могу, поверь. Ты знаешь, почему всё происходит так, а не иначе?
Кивок.
— Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?
— Как пожелаете.
— Ну, только не делай такое скорбное лицо! Ничего ведь не случилось, верно? Меня не было ДО и не будет ПОСЛЕ — о чём же горевать?
— Вам... не страшно?
— А чего бояться? Я всего лишь усну. Правда, навсегда, но кто сказал, что я не смогу видеть сны? Может быть, мне даже будет хорошо. Лучше, чем здесь.
— Вы сами в это не верите, — лиловые глаза смотрят печально и мудро.
— У меня будет возможность проверить. Скоро.
Чёрные локоны кажутся тусклыми и безжизненными, и я вдруг вспоминаю, что Лэни и Магрит делят на двоих радость и печаль сердец. Так вот, почему сестрёнка не решилась прийти сама. Если волчица выглядит больной, то это значит...
— Пожалуйста, не грусти. И не позволяй этого делать моей сестре. Сможешь?
— Не знаю...
— А ты попробуй. Не буду требовать с тебя обещаний и клятв, просто попрошу: заботься о ней. Хорошо?
— А как же иначе?
— И передай Магрит: то, что я делаю, прежде всего, должно принести пользу ей, а не кому-то другому. На прочих мне плевать, но если моя сестра сможет быть счастлива, значит, всё это делается не зря.
— Она будет счастлива, — мягко подтверждает Лэни. — Но не завтра и не через год.
— Ничего, у неё впереди целая Вечность!
— А у Вас?
— И у меня — тоже. Я даже не замечу течения времени... Ладно, пожалуй, пора отбывать.
Тянусь за бокалом. Смотрительница отходит к двери, и уже у порога чуть укоризненно замечает:
— Вы обещали рассказать...
— О чём?
— О Пробуждении. Какое оно?
В самом деле, обещал. Надо выполнять.
— Прекрасное.
— И всё?
— Этого мало?
— Ну... — она огорчённо вздыхает. — Я думала...
— Тебе самой скоро предстоит ровным счётом то же самое.
— Как это?
— Когда на свет появятся твои собственные дети, ты испытаешь не менее замечательные чувства, поверь. Ведь Пробуждение — это всего лишь начало новой жизни. Просто — Начало.
Она обернулась и посмотрела на меня. В последний раз. А потом сказала то, что я не ожидал услышать:
— Я буду скучать.
Спустя несколько вдохов звук лёгких шагов растворяется в тишине коридора.
Конечно, будешь. Но смею надеяться, недолго: время имеет обыкновение зарубцовывать раны. Да, они будут ныть. Сырыми осенними вечерами. При перемене погоды. После тяжёлого похмелья. Но болеть по-настоящему уже не будут способны. И в этом состоит главная прелесть жизни: непрекращающееся движение. А вот мне предстоит остановиться...