Отражения
Шрифт:
Подслушать не получилось – Амелия и Кармиль пытались уловить хоть что-то, сидя в междустенье, но все голоса и звуки в кабинете матушки превратились в неясный шум.
Потом, еще через неделю, леди Алексиана привезла с собой трех девушек в светло-серых платьях, а они – ворох журналов и альбомов с образцами ткани, флаконы духов, шкатулки с украшениями и искусственными цветами, ленты, бусины и веера.
Именно здесь, сидя на стуле и перебирая лоскутики разных оттенков шелка, вклеенные в тяжелый альбом, Амелия поняла, что Кармиль действительно была права.
Все сложилось одно к одному и стало предельно ясно.
Шум водопада звучал отчетливо
В ноябре вдруг стало теплее и вместо долгожданного снега шли дожди, то яростные и страшные, с тяжелыми тучами и пронзительным ветром, пригибающим деревья почти к земле, то тусклые, долгие, похожие на водяную взвесь, повисшую в воздухе. Ноябрь взял свое у леса и парка, оставив деревьям жалкие обрывки их крон. Ночи стали длинными и темными и пахли свечным воском, опавшими листьями и густым травяным дымом, когда эти листья сжигали.
Эривэ преображался. Исчезли некоторые картины и вазы, в дальних залах мебель спряталась под чехлами, двери закрылись в последний раз, и щелкнули ключи. Часть слуг разъехалась, получив расчет – леди Катарине было невыгодно оставлять их в опустевшем поместье. Часть тоже уехала, но без расчета, куда-то далеко, в новый дом. Амелия заметила, что из библиотеки пропали некоторые книги – их места на полках оказались пустыми и зияли, как дыры в ряду ровных белых зубов.
Кармиль завела себе привычку сбрызгивать щетку для волос лавандовой водой, отчего ее подушки теперь все время пахли лавандой. Днем же Кармиль носила то одни, то другие духи из тех, которые сама себе выбрала – три красивых флакончика из цветного стекла поселились на ее столике перед зеркалом. Она бегала за Амелией по саду, когда они выходили гулять, пританцовывала и щебетала и о духах, и о поясах, и о кружеве, которым планировала украсить подолы своих юбок, и о том, что лорду Дамиану следует думать не о сладостях и диковинках, если он хочет быть милым, а о цветах и коробках с перчатками и веерами. «Но, конечно, это было сказано лишь из желания показаться милым, а не от чистого сердца», – добавляла Кармиль и намеренно дулась.
Амелия смотрела на то, как уходит в сон сад, как к небу поднимается дым от костра, зажженного садовниками, как весь мир вокруг укутывается в опавшие листья перед хладом и голодом зимы. Амелии казалось, что Эривэ умирает вместе с осенью, и, когда они уедут – а в том, что они уедут, она уже не сомневалась, – этот дом будет похож на парк и на лес, такой же пустой, спящий в темноте, тихий и печальный.
В начале декабря леди Катарина сказала им, что они уезжают.
– Как вы, должно быть, поняли, – сказала она, когда вся семья, включая Фредерику и ее кормилицу, собралась за ужином, примостившись на самом краю огромного стола, рассчитанного на куда более многочисленную публику. – Мы переезжаем в Альбу через пару недель. Это сюрприз для многих и, к сожалению, мой личный дом все еще не в том состоянии, чтобы мы могли достойно жить в нем, поэтому первое время придется пожить у леди Алексианы. Она любезно согласилась предоставить нам комнаты, – вдовствующая герцогиня поправила на плечах графитово-серую шаль, в которую куталась, потому что из-за высоких потолков в столовой было почти холодно. – Я решила, что, раз вы обе выросли, я должна пожертвовать своим трауром во имя вашего будущего, – на ее губах появилась странная улыбка, торжественная и скорбная одновременно. Взгляд леди Катарины переместился на Фредерику – и улыбка опять изменилась, став ласковой до приторной сладости. – И во имя будущего
Никто не был удивлен: ни принцессы, узнавшие то, о чем они уже догадались, ни их мать, которая то ли не ожидала удивления, то ли приняла его отсутствие за своеобразное проявление радости.
Но уехали они не через пару недель, а на утро после солнцестояния, потому что Фредерика умудрилась заболеть и задержать тем самым всех в полупустом поместье.
Кармиль подарила Амелии пузырек лавандовой воды, Амелия подарила Кармиль ее портрет – в бледно-розовом платье, с венком из весенних цветов на голове. Самая длинная ночь стала последней ночью здесь, и они обе сидели в комнате Кармиль, жгли свечи и говорили, замирая, когда в соседней комнате ворочалась нянька младшей сестры.
Потом был экипаж и короткая дорога к порталу через лес и поля, покрытые слоем первого в Эривэ снега, не тающего, чистого и пушистого. Амелия ежилась и сонно хмурилась, потому что было зябко и очень хотелось спать, Кармиль смотрела в окно с какой-то странной надеждой во взгляде, Фредерика ворочалась и возилась на коленях у няньки, донимая вопросами матушку и всех остальных, а за экипажем на черном, как ночь, тонконогом коне ехал лорд Дамиан, красивый, как принц из сказки, и пугающий, как дух болот.
В этот раз Кондор постучал прежде, чем открыть дверь и войти. Впрочем, мне было настолько все равно, что я даже ничего не сказала в ответ на стук, только коротко посмотрела на Кондора и отдернула руку от корешка книги, которую очень хотела вытащить и посмотреть. За какое-то время, пока я была одна, я успела разобраться, что к чему в этой комнате, и очень надеялась найти себе что-нибудь почитать, если кое-чей разговор затянется на пару часов. К счастью, не пришлось.
– Надеюсь, ты не успела заскучать, – сказал Кондор слишком уж жизнерадостным тоном.
Он улыбался, но как-то нервно, и, кажется, был очень рад сейчас оказаться здесь, а не где-то снаружи.
– Нет, что ты, – ответила я, спрятав руки за спиной. Мой взгляд устремился к потолку. – Я научилась весьма успешно развлекать сама себя.
Кондор то ли не заметил моего ехидства, то ли решил его проигнорировать. Он прошел вперед и встал за одним из кресел, положив руки на его спинку и вцепившись в нее так, что, пожалуй, при желании его можно было бы вынести отсюда только с этим креслом.
– Если ты не против, мы можем идти, – сказал маг спокойно.
Я изобразила на лице удивление:
– Я не против, – сказала я. – Если, конечно, у тебя нет больше никаких очень важных дел. В ином случае, я нашла тут кое-что интересное, и…
– Мне бы очень хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда, – вдруг совершенно искренне признался Кондор. – Лучше дома, под кроватью, откуда меня не достанут, – добавил он с недоброй усмешкой. – И не заставят делать то, о чем сами не имеют никакого представления.
Он замолчал, ожидая чего-то. Я лишь пожала плечами.
– Как там Бриджет? – спросила я. – Голова больше не болит? То есть, я не сомневаюсь, что после твоей помощи уже не болит, но на твоем месте я бы посоветовала держать ее в комнате, где есть, чем дышать. Просиди я полдня в таком сумраке, у меня бы не только башка разболелась.
Кондор усмехнулся и провел рукой по волосам. Жуткое напряжение, которое сквозило в его жестах и позе, наконец, немного отступило. Я почувствовала, что меня тоже отпускает, и сделала шаг вперед.