Отраженная угроза
Шрифт:
Сенин усмехнулся. Меньше всего ему хотелось сейчас спускаться в эту ледяную безмолвную глушь. Тоска, она и есть тоска. Бесконечная промороженная равнина, рваные пятна лесных зарослей, мертвые звезды – и два хрупких летательных аппарата, повисших в бесконечности. И внутри, в тонких пластиковых оболочках, что-то дышит, возится, надеется. Словно последние огоньки жизни в остановившей свой бег Вселенной. И не сразу поверишь, что где-то шумят города и космодромы, танцуют красивые женщины, блестят витрины, рождаются на свет дети. А верить надо. Без этой веры
Все астронавты боятся одиночества…
– Меня что-то тошнит, – сообщил Валенски. – Наверно, укачало.
– Попрыгай на одной ноге.
– Что?!
– Ничего, шучу. Как тебя укачало, ты же астронавт?
– Не знаю. – Эрих смутился и, видимо, пожалел, что заговорил об этом. – Между прочим, мы пролетали над местом, где я жил.
– Каким местом? В лесу, что ли?
– Да. Если б вы видели, как я устроил свой лагерь…
– Спасибо, может, в следующий раз.
– Вы не понимаете. – В голосе биолога пробились восторженные нотки. – Я поставил себе на службу то, что мне угрожало. Я заставил плотоядный кустарник охранять свое жилище.
– Долго дрессировал?
– Вы не представляете, что такое лесной плотоядный кустарник. Он сначала стелется по земле, его почти не видно. Вы наступаете, и он цепляется за ногу. Поднимаете ногу – он затягивается, впивается своими жуткими шипами. Вы дергаете сильнее – вам еще больнее. Тогда вы падаете, и всё, это конец. Руки, ноги, шея – везде его стебли, везде шипы. Дня за три он выпивает из вас кровь. За это время над вами нарастает огромный ком, он несколько месяцев живет на вашем теле, ест вас, становится еще сильнее. Вы могли представить, что растения могут быть хищниками, а животные – жертвами?
– Как-то не думал об этом. А ты, значит, жертвой не стал?
– Я же специалист. – Было слышно, как Валенски рассмеялся. – Я много чего умею. Ох, постойте… Ну вот, меня вырвало.
Сенин расхохотался, и Валенски обиженно замолчал. Вновь наступила тишина, разбавляемая лишь навязчивым нытьем двигателя. Где-то в запредельной высоте висели навигационные спутники. Пронизывая пространство радиоволнами, они указывали путь двум неказистым жужжащим устройствам с тряпочными крыльями. Позади – человеческое гнездо, кормящее и оберегающее. Где-то впереди – еще один небольшой человеческий островок. Остальное – мрак.
Сенин попытался думать о хорошем, но не слишком преуспел в этом. Он представлял себе, как окажется в шумном, светлом, полном людей и красок мире, и это будет совсем скоро.
Надежды эти почти не радовали. Радужное настроение так и не пришло.
Впереди взошла и разгорелась Энигма – крошечный спутник планеты, белое светящееся яблоко в пасмурных небесах. Почти сразу едва заметной светящейся линией обозначилась дальняя кромка океана. Перелет подходил к концу. Сенин связался с Валенски и затем перевел мотокрыло на ручное управление.
Научная база пристроилась на берегу обширной спокойной бухты. Пять белых надувных куполов, подсвеченных прожекторами, были видны издалека. Под навесами громоздились еще не разложенные
Сенин посадил машину на прибрежной полосе, следом, криво подскакивая, опустился аппарат Валенски.
Их встретил начальник дежурной смены, он стоял у периметра и размахивал фонарем.
– Все отдыхают, – сказал он. – Вам сейчас тоже лучше отдохнуть, челнок стартует только утром. Мы приготовили для вас комнату.
Мысль о том, что сейчас будет комната и теплая постель, окатила волной тихой радости. Сенину легко дышалось. Оказавшись далеко за периметром проклятого поселения Торонто-9, он словно сбросил твердую давящую оболочку, которая сковывала его существо всё последнее время. Тело как будто обмякло, в голове гудела приятная пустота. Никогда прежде, даже после самых тяжелых и мерзких экспедиций, он не испытывал такой легкости.
– Вы тоже это чувствуете? – тихо сказал Валенски.
– Что?
– Дышится как-то по-другому.
– Возможно. Здесь и воздух другой, и обстановка не такая.
– Нет, дело не в воздухе. Она отпустила нас.
– Кто?
– Грибница. Она больше не давит на психику, не прощупывает мозги своими полями.
– Какими еще полями? – Валенски загадочно улыбнулся.
– Можете мне не верить, Ганимед. Но разве я часто бываю не прав?
– Ну… пожалуй, не часто.
– Мне знакомы эти ощущения. Когда я ушел жить в лес, я впервые почувствовал это. Словно вырываешься из душного подземелья, верно?
Сенин помедлил, обдумывая свои ощущения.
– Может быть, ты и прав, – сказал он, наконец. – Честно сказать, меня коробит от мысли, что туда придется вернуться. И ребят жалко.
– Скоро всё будет хорошо, – со счастливой улыбкой сказал Валенски и переложил из руки в руку свой таинственный ящик.
– Что у тебя там?
– Ничего, просто вещи, которые мне дороги. Разве у вас таких нет?
– Не знаю… Наверно, нет. Почти…
Сенин заснул сразу, но сон был тяжелый. Его до утра мучили кошмары. Видимо, та твердая оболочка, которая всё это время держала его психику в узде, теперь растворилась и выпустила из подсознания скопившийся там шлак.
Ему снились орды подражателей. Они представлялись ему в виде безмолвных серых червей с длинными липкими щупальцами. Они лезли прямо из земли, опутывали конечности, стискивали грудь, не давая глотнуть воздуха. И невозможно было бороться, крик тонул в липкой мешанине рук, ног, пальцев, безучастных прозрачных глаз…
Сенин проснулся и увидел серый рассвет за окном. Слышался непривычный звук – шум прибоя. Почему-то кровать Валенски была пуста.
Он вышел на кромку берега и долго смотрел, как волны бросают на песок клочья грязной пены. Океан был угрюм и неприветлив. Казалось, тысячи глаз из глубины молча наблюдают за нежданными гостями, которые пришли и потревожили вековое безмолвие.