Отраженная угроза
Шрифт:
– А надо уметь. Поэтому мне и нужен образец подражателя.
– А при чем тут ложка? Тебе следовало отрезать у кого-то палец или ухо.
– Вы не понимаете. Это грязная ложка, из столовой. На ней слюна, это всё равно что кровь. Я буду искать отличия – химические, биологические, генетические.
– Хитрый ты, Валенски.
– Работа такая. – Биолог довольно рассмеялся и застегнул ранец. – Ну? Пора нам занимать лучшие места.
Перед тем как закрылись люки, Сенин успел еще раз оглядеться. Он был рад, что улетает. И этот серый угрюмый океан ему совсем
Через два часа он стоял у иллюминатора и смотрел на этот же океан с высоты в триста пятьдесят километров. Отсюда не чувствовалась его мрачная аура. Планета как планета, каких сотни.
«За ребят сердце болит, – подумал Сенин. – Хорошие ребята оказались. Зря я на них крысился. Поскорей бы их вытащить…»
…Сенину приснился сон, длинный, как сама жизнь. Сон был не только длинный, но и очень тяжелый, удручающий, печальный. И когда Сенин проснулся, он вдруг заплакал. Сначала просто сдавило горло и потекли слезы, потом грудь начали сотрясать судорожные рыдания. А затем он и вовсе завыл – совсем как зверь.
Это был уже не сон. Всё по-настояшему.
Ему было одиноко и страшно. Он лежал совершенно голый в темноте, на холодном полу. Он был самым несчастным существом в мире. Его била дрожь, его терзал неодолимый ужас. Нужно было выбираться. Он пополз вперед, раздвигая руками густые волокна, заполнившие весь этот маленький темный мир.
Потом он долго брел по каким-то коридорам, держась за стены, карабкался по лестницам, протискивался в узкие ходы. Всё это время он не переставал тихонько выть и скрипеть зубами.
Наконец он оказался на улице. Здесь было холодно, дул ветер, с небес летела ледяная крошка. В темноте тут и там горели окна. Грудь Сенина снова сдавило, он судорожно сжал кулаки. Где-то здесь бродит чужой. Он занимает его место, он ест его пищу, греется в его постели и пользуется его добрым именем. Он думает, что целиком подменил того, кому по праву принадлежит всё это. Но он ошибается.
Спасаясь от холода, Сенин раздобыл себе одежду – просто снял покрывало с какого-то забора. Чтобы победить чужого, он нашел оружие – короткую стальную трубу с приваренной к ней большой гайкой.
Он долго выслеживал чужого, прятался в тени домов, неслышно скользил вдоль заборов, заглядывал в окна и подслушивал разговоры.
Но он не нашел чужого. Тогда он спрятался и переждал день в безопасном месте. И в следующую ночь повторил поиск, так же безрезультатно. Он уже был измучен голодом, сыростью, колючим ветром.
Чужого не было в пределах досягаемости, но это не значило, что его нет вообще. Он где-то есть, и он умрет, это неотвратимо. Только когда?
Конечно, чужого следует дождаться, чтобы нанести тот неотвратимый удар и забрать всё, что у него есть, – и дом, и одежду, и имя. Но хватит ли сил жить без пищи и тепла, без людей?
Сенин размышлял об этом еще одну ночь. Место оказалось свободно. И он решил всё-таки занять его, не дожидаясь
На рассвете он тихо вошел в дом, теперь уже свой. Прошел в комнату, лег на кровать, замирая от наслаждения и счастья. «Это моя жизнь, – думал он и с блаженством вдыхал теплый, насыщенный мягкими запахами воздух, гладил ладонями постельное белье под собой, – моя жизнь…»
Потом он ненадолго уснул, но вскоре его разбудили голоса в коридоре. «Мои друзья», – подумал он, улыбаясь. Встал и, не переставая улыбаться, вышел в коридор. Вот и друзья – вся его верная команда.
Только почему они смотрят с таким изумлением? Или, может, со страхом?
– Командир?.. – пролепетал Гордосевич.
Сенин ощутил беспокойство. Что-то было не так. Он непроизвольно шевельнул рукой, которая всё еще сжимала железную трубу с гайкой.
И вдруг он увидел, что на него направлено оружие. Он рванулся назад, в комнату, инстинктивно закрываясь руками. Но руки его, конечно, не спасли. Злой горячий метал с грохотом бросился ему вслед и мгновенно догнал его, изорвав в клочья спину, легкие, сердце.
– Что вы сделали?.. – пробормотал ошарашенный Гордосевич, глядя на распластанное у кровати тело, грязное, всё в комках желтой слизи, обернутое в какую-то тряпку.
– А ты сам не знаешь? – отозвался Вельцер, у которого заметно дрожал голос. – «Командир, командир»… – передразнил он товарища. – Командир давно на другом конце Галактики, он, между прочим, радиограмму уже с орбиты нам передавал.
– Надо избавиться от него, – сказал Карелов, привычным движением меняя рожок в автомате. – Пока шум по поселку не пошел.
– Он снова придет, – подал голос Муциев, угрюмо глядя на растекающуюся кровь. – Помните, что ученый говорил? Они будут приходить и приходить.
– Значит, будем встречать, – хладнокровно ответил Карелов. И, нервно усмехнувшись, добавил: – По одежке.
– Немыслимо… – бормотал Гордосевич, не отрывая взгляд от убитого двойника. – Я только сейчас поверил. Немыслимо…
…Сенину приснился сон, длинный, как сама жизнь. Сон был не только длинный, но и очень тяжелый, удручающий, печальный. И когда Сенин проснулся, он вдруг заплакал. Сначала просто сдавило горло и потекли слезы, потом грудь начали сотрясать судорожные рыдания. А затем он и вовсе завыл – совсем как зверь.
И вдруг ему показалось, что из темноты доносится какой-то звук. Так и есть: неподалеку кто-то тихо стонал. Скорее, даже скулил.
Сенин пополз на звук, раздвигая руками густые волокна, заполнившие весь этот маленький темный мир. Стон раздавался совсем рядом.
– Кто здесь? – тихо спросил Сенин.
– Командир… – отозвался дрожащий голос.
– Вельцер, это ты, брат?
– Это я. Мне плохо.
– Держись, брат. И мне плохо. Нам нужно уходить отсюда.
Они долго брели по темным коридорам, карабкались по лестницам, протискивались в узкие лазы. Потом они оказались на улице. Было темно и холодно.