Отраженная в тебе
Шрифт:
— Тебе хочется, чтобы я была беспомощна?
— Я хочу тебя связанной. И не для виду, а по-настоящему. Хочу овладеть тобой так.
— Гидеон…
— Я не преступлю грани, которая будет для тебя неприемлема, — пообещал он с затаенным блеском в глазах. — Но поимею тебя всю, полностью.
Я изогнулась: мысль о том, чтобы в такой мере отдаться на его волю, и возбуждала, и пугала одновременно.
— Почему?
— Потому что ты хочешь быть моей, а я хочу обладать тобой. Каждый из нас получит желаемое.
Его рука скользнула мне под футболку, пальцы сжали сосок, воспламеняя
— А ты раньше такое делал? — шепотом спросила я. — Этот свинг?
Его лицо замкнулось.
— Не задавай мне таких вопросов!
«О господи!»
— Да я просто…
Его рот запечатал мой поцелуем. Он прикусил мне нижнюю губу, а потом просунул язык в рот, удерживая меня за волосы так, как ему было угодно. Его доминирование было неоспоримым. Я изнывала от желания, от совершенно неконтролируемой тяги к нему, которой нечего было и пытаться противиться. Я поскуливала, грудь мою сжимало от идиотской тоски, вызванной тем, что когда-то он затрачивал время и силы, чтобы получать удовольствие не от меня. Между тем Гидеон просунул руку мне между ног и накрыл ладонью мою половую щель. Я дернулась, удивленная этой агрессией. Он издал низкий, бессвязный, но успокаивающий звук и принялся массировать меня, умело разминая чувствительную плоть.
Прервав поцелуй, он приподнял мои груди к своим губам и стал покусывать сосок сквозь тонкий хлопок футболки, а потом обхватил его губами и стал сосать с такой силой, что это отдавалось эхом в моем влагалище.
Я пребывала в осаде, меня пронизывали пульсации вожделения, а в мозгу словно случилось короткое замыкание. Его пальцы скользнули под край моих трусиков, чтобы коснуться клитора, — ощущение, в котором я так нуждалась.
— Гидеон!
Он поднял голову и вперил в меня взгляд потемневших глаз, ожидая, когда я кончу для него. Я вскрикнула и содрогнулась, сбрасывая напряжение после всех этих дней почти невыносимого воздержания. Но он на этом не успокоился: гладил и разминал мою промежность, пока я не кончила снова, пока все мое тело не задергалось в таких конвульсивных содроганиях, что я сжала ноги, чтобы остановить приступ.
Когда он убрал руку, я, тяжело дыша, бессильно обмякла и прильнула к нему, уткнувшись лицом в шею и обняв его. Казалось, будто сердце в груди раздулось до невероятных размеров. Все мои чувства к нему, вся моя любовь и мука переполняли меня, не вмещаясь внутри. Я вцепилась в него, стараясь прижаться как можно крепче.
— Ш-ш-ш. — Он обнял меня сильнее, сжал до того, что мне стало трудно дышать. — Ты во всем сомневаешься и доводишь себя до безумия.
— Не выношу этого, — прошептала я. — Я не должна так сильно в тебе нуждаться. Это болезнь.
— Вот тут ты не права.
Его сердце громко колотилось под моим ухом.
— К тому же я беру ответственность на себя. В чем-то да, настаиваю на лидерстве, но в ином уступаю его тебе. Тебя, ангел, это смущает и беспокоит, о чем я весьма сожалею. Гораздо легче просто двигаться вперед.
Я чуть отстранилась, чтобы посмотреть на его лицо, и у меня перехватило дыхание, когда наши глаза встретились и он пронзил меня немигающим взглядом. Теперь я наконец уловила разницу — увидела в нем спокойствие,
— Так-то лучше. — Он поцеловал меня в лоб. — Вообще-то, я собирался завести этот разговор ближе к выходным, но раз уж выпал случай, поговорим сейчас. Нам с тобой надо прийти к соглашению. И уж когда оно будет достигнуто, назад не поворачивать. Понимаешь?
Я тяжело сглотнула:
— Пытаюсь.
— Ты знаешь, каков я. Видела меня в наихудшем виде. Но вчера ночью сказала, что все равно меня хочешь… — Он выдержал короткую паузу, дождавшись моего кивка. — И это меня просто изводит. Я не доверял тебе принимать решения самой за себя. Надо бы, но меня удерживала избыточная осторожность. Ева, твое прошлое пугает меня.
Мысль о том, что Натан, пусть косвенно, отнимает у меня Гидеона, была мучительной. Я сжалась в комок, подтянув колени к груди.
— Не пасуй перед ним.
— Я и не собираюсь. Но ты должна понять, что на любой вопрос вовсе не обязательно существует лишь один ответ. Кто сказал, что я обалденно тебе нужен? Кто сказал, будто это болезнь? Не ты. Ты несчастна, потому что заставляешь себя сдерживаться.
— Мужчины не…
— Черт возьми! Никто из нас не типичен. И это прекрасно. Просто отключи тот звучащий в голове голос, который без конца тебя дрючит. Поверь мне, я знаю, что тебе нужно, даже когда ты думаешь, будто я не прав. А я поверю в твою решимость быть со мной, невзирая на мои закидоны. Годится?
Я прикусила нижнюю губу, чтобы скрыть ее дрожь, и кивнула.
— Ты не выглядишь убежденной, — мягко заметил он.
— Боюсь, Гидеон, что я теряю себя в тебе. И всерьез боюсь заново потерять часть себя, обретение которой снова далось мне нелегким трудом.
— Я никогда не допущу, чтобы такое случилось, — пламенно заверил он. — Чего я хочу, так это чтобы мы оба чувствовали себя в безопасности. Чтобы ты и я не вытягивали, как сейчас, друг из друга все соки. Должно быть нечто общее, надежное, как скала, на что мы сможем положиться.
При этой мысли мои глаза защипало от слез.
— Мне этого хочется, — прошептала я. — Так сильно!
— И я собираюсь дать тебе это, ангел. — Гидеон наклонил свою темноволосую голову и слегка коснулся губами моих губ. — Собираюсь сделать это ради нас обоих. И ты должна мне позволить.
— Ну что ж, на этой неделе все вроде бы выглядит получше, — заявил доктор Петерсен, когда мы с Гидеоном в четверг вечером явились к нему на парный терапевтический сеанс.
На этот раз мы сидели рядом, сцепив руки. Подушечка большого пальца Гидеона поглаживала костяшки моих пальцев, а я посматривала на него с улыбкой, умиротворенная этим контактом.
Открыв планшетный компьютер и устроившись поудобнее в кресле, доктор Петерсен поинтересовался:
— Может быть, вам хотелось бы обсудить что-то конкретное?
— Вторник был нелегким, — тихо сказала я.
— Могу себе представить. Давайте поговорим про ночь понедельника. Ева, могу я услышать, что тогда случилось?