Отраженная в тебе
Шрифт:
Это не ускользнуло от внимания окружавших меня людей и встревожило их, что я почувствовала хотя бы по чрезмерной заботливости, проявленной Стивеном и Марком за ланчем в среду. Мы обедали в мексиканском ресторане, где работала Шауна, и вся эта троица изо всех сил старалась отвлечь и развеселить меня. Я и сама старалась отвлечься, потому что мне нравилось их общество и огорчала тревога, которую я видела в их глазах, но внутри у меня оставалась пустота, которую ничто не могло заполнить, не говоря уж о такой мелочи, как беспокойство, связанное с расследованием смерти Натана.
Мама
Меня беспокоило то, что они упорно кружили вокруг Стэнтона, но я убеждала себя, что, поскольку мой отчим явно невиновен, они всё едино ничего не нароют. По правде… я вообще сомневалась, смогут ли они что-либо выяснить. Вне всякого сомнения, это было убийство, иначе никто не стал бы затевать расследование. Но Натан только появился в городе, связи его известны не были, и мало ли кто мог захотеть убить его.
Другое дело, что я не могла отделаться от засевшего в подсознании подозрения, что за этим мог стоять Гидеон. А потому мне было еще труднее забыть о нем, ведь я и сама, еще девочкой, долгое время желала Натану смерти. Желала ему таких же страданий, каким он годами подвергал меня. Из-за него я лишилась не только девственности, но и невинности в более широком смысле. Потеряла чувство собственного достоинства и самоуважение. А под конец потеряла еще и ребенка, когда, по сути, еще сама была ребенком.
Я ощущала каждую минуту каждого прожитого дня. Заставляла себя ходить к Паркеру на крав-мага, смотреть телевизор, улыбаться и смеяться, когда это следовало делать, особенно рядом с Кэри, и вставать по утрам навстречу новому, такому же дню. И старалась игнорировать тот факт, что внутри у меня все омертвело. Самым ярким ощущением оставалась пульсирующая во мне непреходящая боль. Я похудела и, хотя много спала, не чувствовала себя отдохнувшей.
В четверг, на шестой день после расставания, я отправила секретарше доктора Петерсена послание, известив ее о том, что наших совместных с Гидеоном визитов больше не будет. В тот же вечер Клэнси подвез меня к дому Гидеона, и я оставила у консьержа в запечатанном конверте ключ от его апартаментов и подаренное им кольцо. Записки не приложила, потому что все уже было сказано.
В пятницу у нас появился новый помощник одного из младших менеджеров, и Марк попросил меня помочь ему освоиться в офисе. Новичка звали Уилл, и он сразу мне понравился. У него были темные курчавые, но коротко подстриженные волосы и длинные бакенбарды, а очки в квадратной оправе придавали ему легкомысленный вид. Вместо кофе он пил лимонад и продолжал встречаться с девушкой, с которой сошелся еще в школе. Большую часть утра я показывала ему, что к чему.
— Вижу, тебе тут нравится, — заметил он.
— Слабо сказано, — улыбнулась я.
Уилл улыбнулся в ответ:
— Очень рад. Поначалу я не был уверен: в тебе как-то не чувствовалось энтузиазма, хотя ты и говорила хорошие слова.
— Моя вина. Но у меня случился крутой облом… — Я попыталась пожать плечами. — Короче, мне очень трудно сейчас
— Жаль, что у тебя так вышло, — сказал он. В его темных глазах теплилось сочувствие.
— Да уж. Самой жаль.
К субботе Кэри уже и выглядел, и чувствовал себя гораздо лучше. Правда, ребра оставались в корсете и рука в гипсе, но ходил он уже сам и в услугах сиделки больше не нуждался. Зато моя мама доставила на квартиру целую команду из салона красоты — шесть очаровательных женщин в белых халатиках, которые оккупировали мою гостиную. Кэри был на седьмом небе и от души наслаждался процедурами. А вот мама, что было совершенно на нее непохоже, выглядела усталой, и я понимала, что она беспокоится за Стэнтона. И не исключено, что еще и изводила себя мыслями о папе. Мне казалось невозможным, чтобы она не думала о нем, неожиданно встретив его после почти двадцати пяти лет разлуки. Его по-прежнему страстно влекло к ней. До этого я и вообразить не могла, что столь жаркие чувства могут сохраняться так долго.
Что же до меня, то мне просто было радостно находиться в обществе двух человек, любивших меня и знавших меня достаточно хорошо, чтобы словом не напоминать о Гидеоне и вообще избегать всего, что могло бы действовать мне на нервы. Мама принесла коробку моих любимых трюфелей, которыми я потихоньку наслаждалась. За эту слабость она никогда меня не укоряла. С тем, что женщина имеет право любить шоколад, соглашалась даже она.
— Что ты собираешься сделать? — спросил меня Кэри, лицо которого покрывала вязкая черная масса.
Волосы ему уже подстригли и уложили в привычном для него сексуальном стиле, ногти на ногах привели в порядок.
Я облизала шоколад с пальцев, обдумывая ответ. Когда мы посещали спа-салон в прошлый раз, я как раз согласилась иметь дело с Гидеоном. Мы с ним собирались на первое свидание, я знала, что у нас будет секс. Поэтому выбирала процедуры, делавшие меня максимально соблазнительной, придававшие коже особую мягкость и насыщавшие возбуждающими ароматами.
Но сейчас дела обстояли иначе. В некотором смысле у меня появился второй шанс. Разумеется, расследование смерти Натана являлось для всех нас источником беспокойства, но то, что он навсегда исчез из моей жизни, давало мне свободу, потребность в которой я раньше не осознавала. Должно быть, где-то на задворках моего сознания все это время таился страх, ведь пока он был жив, сохранялась и возможность того, что я увижу его снова.
Теперь я обрела свободу.
Кроме того, передо мной открылась новая возможность еще лучше узнать столь полюбившийся мне Нью-Йорк. Я не была связана никакими обязательствами, не должна была ни перед кем отчитываться и сама могла стать кем угодно. Кем, вообще, являлась некая Ева Трэмелл, живущая на Манхэттене и обожающая свою работу в рекламном агентстве? Пока для меня самой это оставалось загадкой, поскольку, будучи пересажена сюда из Сан-Диего и не успев толком прижиться, я оказалась вовлеченной в орбиту загадочного и невероятно могущественного мужчины.