Отреченные гимны

Евсеев Борис Тимофеевич

Вздрогнув, Иванна выпала из воспоминаний, прислушалась. Смешок приблизился. Послышались вперебой смешку и голоса - ближе, рядом... К ней?

Разом, как по команде, голоса стихли, в дверь, только что предусмотрительно закинутую крючком, постучали. Иванна натянула и завязала на талии халат, подошла к двери, мизинцем с отвращением откинула крючок. Вглубь коридора метнулись, как заметилось ей, две тени, за тенями улетали вполголосые смешки, а на пороге в отпахнутом кожаном пальто встал человек с теплохода.

Встрече в подземном бардаке предшествовали события неоднодневные.

Дурнев,

вернувшись в Москву сразу же, как и договаривались, позвонил Нелепину. Дело не терпело: работы по изучению "материи д." надо было разворачивать по-новому, нужно было "убирать из репертуара" абсолютно недоступные разделы зарождения души, сосредотачиваться только на ее прижизненном и посмертном существовании, нужно было ставить цепь новых экспериментов... Однако Нелепин, не слушая приветствий и объяснений, чуть запинаясь, крикнул в трубку:

– И... Иванна не с вами? Может, слышали о ней что-нибудь?

Через час они сидели в пустой кафешке в полуподвале фирмы, и Нелепин , хватая Дурнева за рукав, настойчиво и резко втолковывал ученому:

– Здесь, в Москве, я сделать ничего не могу, понимаете? Концов никаких! Я уже хотел лететь в Волжанск: там кончик веревочки, там! Здесь же десятимиллионный город! Милиция смеется, частные детективы интересуются лишь предоплатой. Подумайте, вспомните! Пропадет человек ведь! Кто вертелся на теплоходе вокруг нее в последние дни? Вы же сами говорили, что были рядом! Кто вертелся - тот и увез!

Тут оба и как-то разом поняли: "Ушатый! Только он, Ушатый, все организует и распишет!"

Ушатый все и сотворил. Он послал разведку фирмы (оказывается, была и такая, Нелепин об этом не знал, очень удивлялся, недовольно фыркал, качал головой) - в Волжанск. Разведчики хоть и с трудом, но узнали: навел на Иванну людей московских подрабатывавший сводничеством бывший секретарь Волжанского горкома КПСС Раздайцев.

Больше Нелепину не сообщили ничего, знал он только, что разведка фирмы действовала дальше уже в Москве. Вскоре поступило сообщение: похожая женщина отыскана, правда, свобода ее ограничена, и увидеть ее так вот, за здорово живешь, невозможно, потому как стоит такое удовольствие немалых денег. Дальше шли фамилии, адрес, приметы, привычки и наклонности неволивших женщину лиц.

Прошелушив быстренько поступившие сведения, Ушатый позвал к себе в кабинетик крохотный Нелепина:

– Ну вот что, чудо-богатырь. Пассию твою нашли, кажется. Кажется, потому что ребята у нас скромные, на чужих баб глаза не больно пялят. Они ее не видели, но чует мой нос - она. Бери с собой побольше зеленых, из охраны кого покрепче, да и езжай с Богом. Там уж про тебя знают. Но как поведут себя - неведомо! Ну да разведка будет рядом, чуть что - прикроют.

– А что за контора такая?
– не понял Нелепин.

– Езжай, езжай, вот адрес. На месте все и узнаешь. Спросишь Ложкина.

Нелепин взял с собой одного только Дурнева, и они поехали куда-то к черту на рога, за Божедомку. Нужный дом поблескивал мытыми окошками всех трех этажей, покалывал глаз оранжевой, диковинной для Москвы черепицей. Стоял он, словно крепкий подосиновик,

в кругу обступивших его - как бывает только в долгую гнилую мокредь - тонконогих домов-поганок.

Ложкин сидел в полуподвале этого самого дома без вывески. Принял он гостей нежно-вкрадчиво, брал за руки, моргал слезящимися глазками, морщил нечистый, прыщеватый, к тому ж в пурпурных пятнах лоб, встряхивал сальными бело-рыжими волосками, сорил на стол из неопрятной пророчьей бороды крупной перхотью, обсмыкивал тесный вельветовый пиджачишко. Словом, вел себя по-лакейски, мелко.

– Со службы выставят! Турнут, дьяволы! А? Да уж вам отказать не могу. Из уваженья к господам бизнесменам - десять, всего десять штучек зелененьких! Хотел, хотел живым товаром содрать! Да увидел вас, растрогался... Скромненькие вы наши, предпринимашечки! Совесть вы наша, то есть эпохи нашей! Глянул я на вас и понял: не нужно мне никаких "сосок" взамен. Да и не заменить вашу дамочку. Так что - десять! Ведь без работы останусь! А старость? А зубки, зубки мои?

– Да ты что!
– всю дорогу кипятившийся Дурнев, готовившийся вступить в переговоры чуть ли не с бандой мошенников и от Нелепина знавший, что разведка где-то поблизости, - ухватил Ложкина за борт испятнанного жиром вельветового пиджачка.
– Мы тебе что, мафия, козел?

– Я не козел, не козел!
– надувая губки, пел-кокетничал Ложкин.
– Кот я, котик... Десять штучек всего, господа хорошие! А то не попросил бы ваш котик прибавочки за испуг!
– Ложкин затряс распушившейся, как лисий хвост, бородой.

– Пусти его, - с мрачной гадливостью Нелепин вынул из внутреннего кармана перетянутую резинкой стопочку стодолларовых бумажек, полез в карман задний, достал такую же.

Шли изматывающе долго - лесенками, коридорами, - потом спускались на лифте. В конце концов и лифт остался позади, Ложкин сказал "здеся", зажег свет, осветив над широкой железной дверью трехцветную надпись:

"2-й образцовый московский сераль"

– Ты, сука!
– Нелепин развернулся к Ложкину, готовясь дать котику по зубам.
– Шутить после будешь!

– Какие шутки! Никак невозможно шутить, господа хорошие! Тут ваша барышня, - он стеснительно потупился.
– Своенравная, доложу я вам, барышня, а уж гордая, а неприступная! Только сейчас у нас перерыв. Не знаю, как и быть...

Здесь-то, осмыслив надпись до конца, и стал бухать ногами в железную дверь Нелепин, а Дурнев зашелся смехом. Этот смех и несколько нанесенных в бешенстве ударов Иванна и слышала.

– Вы?
– отойдя к дивану, она села, не прислоняясь к спинке.
– Что ж, входите...

Все зарябило и съехало в сторону перед глазами Нелепина: мелькнула Волга, теплоход, "малинка", потом - серые, огромные под чуть влажноватыми ресницами, глаза Иванны.

Задыхаясь от прихлынувшей к горлу тесноты, он скинул пальто.

– Вам что, дурно?
– чуть мягче, уже без внутреннего вызова, спросила Иванна.

– Я за вами. Если конечно... Я ведь понимаю... Никаких прав на вас у меня нет... Но все-таки... Я искал вас. С того самого вечера.