Отрезок пути

Iris Black

Странное дело, а ведь раньше подземелья вовсе не казались мне такими уж неуютными, даже в те времена, когда я панически боялся уроков зельеварения. Думаю, дело в том, что тогда мне не нужно было здесь жить. Лаборатория Северуса еще на пятом курсе стала для меня чем-то вроде убежища, где можно отсидеться и прийти в себя. Но ведь убежище – это не самое подходящее место для постоянного проживания. Это временное пристанище. Уж не знаю, действительно ли дело в низких потолках, или в том, что я по определению не способен чувствовать себя уютно там, где должен жить. Дома ведь мне тоже неуютно. Хотя в моем доме едва ли может быть уютно хоть кому-то – некоторые комнаты вообще выглядят нежилыми.

Не помешало бы сделать там капитальный ремонт, но кому и зачем это надо?

Вообще, все это здорово злит. Не столько то, что я застрял здесь на две недели, сколько то, что меня это так раздражает. Ведь Северусу в обществе низких потолков вполне комфортно. Получается, что мы вряд ли смогли бы ужиться с ним, если бы… ну, если бы нам вдруг взбрело в голову жить вместе, когда-нибудь потом. Хотя это, наверное, не имеет смысла.

Обычно я стараюсь не думать о том, что будет, когда эта война закончится. Я вообще ни о чем не думаю. Возможно, выжить нам не удастся, поэтому я считаю, что нужно радоваться тому, что есть. А потом… ну, потом и разберемся. И все-таки… если мы оба останемся в живых, что с нами будет? Не с ним и со мной, а именно с нами. И будет ли вообще уместно говорить о нас? Или все закончится вместе с войной? Что по этому поводу думает Северус, я не знаю. По правде говоря, я даже не знаю, что сам думаю по этому поводу. Я не хочу терять его, это я могу сказать со всей уверенностью. В конце концов, еще до всего этого я думал о нем и хотел быть с ним. Но, Мерлин, если я даже не могу чувствовать себя комфортно там, где он провел добрую половину жизни, имею ли я вообще право хоть на что-то?!

С другой стороны, если внизу только спать и готовить зелья, это вполне терпимо. Кроме того, если бы я не был здесь заперт и имел возможность пойти туда, куда хочется, возможно, эти проклятые потолки не давили бы на меня с такой силой.

И еще кое-что меня бесит. Точнее, не то, чтобы бесит, но напрягает, что ли. Секс. Активная роль меня тяготит, и я ничего не могу с этим поделать. Если Северус и замечает что-то, то не подает виду. А мне уже выть хочется. И главное, ст'oит хотя бы попытаться заговорить об этом, он либо притворяется глухим, либо меняет тему, либо вообще куда-нибудь уходит. Я понимаю причину такой реакции, но сколько уже можно, в самом деле?

В общем, поводов для раздражения предостаточно. Но если бы мне сейчас предложили уехать в более приятное место, я бы наотрез отказался. Еще чего не хватало – трусливо сбегать! Северус нужен мне, и я намерен все-таки научиться с ним уживаться. И научить его уживаться со мной, если уж на то пошло. Это не менее важно, мне кажется. В том случае, конечно, если он заинтересован во мне так же, как и я в нем. А вот этого я как раз пока не знаю.

Дни бегут. Сегодня уже Рождество. Лауди вбил себе в голову, что нам жизненно необходимо празднично поужинать, поэтому пытается соорудить на столе нечто соответствующее. Я валяюсь на диване и тупо пялюсь в потолок, украшенный рельефными изображениями магических существ. Голова после вчерашнего работает скверно, реакция у меня сейчас замедленная, поэтому я стараюсь не делать резких движений и прокручиваю в мыслях события Сочельника.

Я был один. Это, наверное, хуже всего. Связь с Гарри я уже давно контролирую, поэтому даже головные боли практически не беспокоят. А вот вчера…

Северус был в Малфой-мэноре, я ждал его, забравшись с ногами в кресло, и пил кофе маленькими глотками. Приступ паники накрыл меня внезапно. Устраивать истерику я не стал, а сразу же достал карту, чтобы узнать, где сейчас Гарри. Оказалось, в Годриковой лощине. Я, конечно, не удивился – все-таки там похоронены его родители.

Северус, правда, потом рассказал, что Гарри раньше никогда там не был – вот это меня потрясло. Если меня неделями совесть грызет из-за того, что я слишком поздно вспоминаю о днях рождения мамы и папы, то Гарри она должна сожрать вместе с косточками. Насколько мне известно, он только в одиннадцать лет узнал о себе правду. Может быть, я чего-то не понимаю в этой жизни, но в аналогичной ситуации я бы сразу же отправился на кладбище. Впрочем, не мне его судить.

Как бы то ни было, я оказался в затруднении. Если бы рядом был Северус, проблем бы не было, но я не знал, известно ли ему о грозящей Гарри опасности, поэтому никак не мог решить, нужно ли что-то предпринимать. Я знал, что смогу аппарировать к нему, но ведь для этого мне пришлось бы для начала покинуть территорию Хогвартса, что, мягко говоря, проблематично, и, к тому же, требует немало времени.

Не знаю, к чему бы я в итоге пришел, но в самый разгар размышлений меня накрыла самая жуткая головная боль изо всех, что мне когда-либо приходилось испытывать. Боль проникла в мой мозг и разорвала его на мелкие кусочки. Швырнула меня на пол и наполнила рот кровью из прокушенного языка. Перед глазами была только тьма, об которую я бился, словно рыба об лед, а шум в ушах стоял такой, что я едва слышал собственные крики. А я кричал… нет, не кричал – вопил так, словно меня резали на части.

Не знаю, сколько времени продолжалось это безумие. Пришел в себя я только утром – все на том же диване, укрытый мягким и теплым пледом. Несколько минут я просто лежал, наслаждаясь ласкающими движениями чьих-то рук на своих волосах. Потом я открыл глаза, увидел Северуса и понял, что моя голова лежит вовсе не на подушке, которая не зря показалась мне жесткой, а на его коленях. У него был такой усталый и измученный вид, что я с трудом удержался, чтобы не попросить прощения за причиненное беспокойство.

После того, как я выпил несколько гадких зелий и смог более или менее адекватно воспринимать информацию, Северус рассказал мне, что произошло.

Оказывается, Гарри и Гермиона попались в ловушку, которую подготовил Волдеморт, и им чудом удалось сбежать. Потом Гарри в очередной раз проник в его сознание – да так глубоко, как никогда раньше, ну, и, как водится, сам того не подозревая, потащил за собой меня. А у меня с Волдемортом, как пошутил Северус, «ментальная несовместимость». Хорошо сказано. Страшно подумать, если я чуть не умер, что же с Гарри должно было твориться? Наверняка ему было в разы хуже, чем мне.

Сейчас, впрочем, все уже в порядке. Я внимательно прислушиваюсь к своим ощущениям, но ничего похожего на панику не испытываю. Только мне кажется, что он чем-то здорово расстроен. В последнее время я и такие эмоции начал улавливать. Правда, Северус утверждает, что я их всегда улавливал, а сейчас просто научился отличать от собственных. Так же, как начал отличать обычную мигрень от ментальной связи Гарри с Темным Лордом. Наверное, он прав. Раньше со мной бывало такое, что мне вдруг ни с того, ни с сего становилось грустно или, наоборот, весело.

Странная все-таки штука эта связь. Получается, что без нее я практически и не жил. В книге сказано, что она исчезнет после исполнения Пророчества или после смерти Избранного, и я наверняка это замечу. Это обнадеживает – пока я могу быть уверен, что Гарри жив и здоров. Но мне интересно, каково жить без этой связи, насколько ощутима разница. Надеюсь, что когда-нибудь я выясню это и смогу рассказать Гарри как веселую шутку.

Я тяжело вздыхаю.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Лонгботтом? – спрашивает Лауди, на секунду отрываясь от сервировки.