Отрицание отрицания
Шрифт:
— И что же вас привело ко мне, отставному генералу?
— Скорее всего — растерянность, ваше превосходительство — прапорщик неуверенно улыбнулся.
— Мое превосходительство зовут Николаем Николаевичем. Тем более, что мы знакомы.
— Благодарю вас, Николай Николаевич, а меня — Владимиром, — прапорщик вздохнул. — Ко мне с фронта прибыла делегация в составе унтер-офицера и двух старослужащих из моей роты. Привезли коллективное письмо.
— Личного характера?
— Не совсем, Николай Николаевич, — прапорщик достал письмо, протянул генералу.
— «Господин
— Дезертировали, а солдаты не знают, что им делать пред лицом злобного врага!.. — сердито проворчал генерал, возвращая письмо Николаеву. — Ну, и что же им делать пред лицом этого злобного?
— Керенский мира не заключал, Николай Николаевич. Так что войну следует продолжать.
— Да, войну следует продолжать, но как ее продолжать при дезертировавших офицерах? Как? Да еще при сплошном междометии? Нонсенс! Вы откуда? Из запаса?
— Да. Недоучившийся студент. Имею некоторый боевой опыт, награды. И буду воевать…
— Не-ет, — генерал потряс пальцем. — Вы не будете воевать в старом смысле этого слова. Вы будете исполнять волю какого-то там Комитета. Откуда комитеты, откуда? Где командование, штабы, планы, задачи, разработка операций? Я, знаете ли, документы по всей русско-японской войне утерял. Символично? Весьма. Весьма символично. И все, все решительно утеряли документы. Страна утерянных документов!.. Воюют несчастные юноши, которые не утратили чести. И это все! Все, что осталось от великой державы. Междометие! Междометие, но вас, юноша, это не касается. Вы — смелый человек, позвольте пожать вашу руку.
И торжественно, даже несколько картинно пожал руку растерянному прапорщику.
Пригласили к чаю. Генерал начал было что-то выспренно излагать о необходимости защиты родины в эпоху кошмарных междометий, в систему которых она угодила, когда вошла Наташа.
— Могильный венок флоры, — сказала она, водрузив посреди стола веник из увядающих листьев. — Красный цвет — знак ее гибели и торжества фауны. И клыкастая фауна уже готовится к своему торжеству. Здравствуйте, Владимир.
— Прапорщик на фронт уезжает, — вздохнула Ольга Константиновна. — Налить тебе чаю?
— Зачем? — резко спросила Наташа. — Зачем вы едете на фронт? Убивать? Быть убитым?.. Это — бессмыслица. Бессмыслица!.. Какая-то чудовищная нелепость!…
— Но ведь — война, мадемуазель, — смущенно сказал прапорщик. — Наша родина воюет с тевтонами…
— Тевтоны, славяне — какая средневековая чушь. Война несет смерть, а смерть — отрицание жизни. Как красный цвет для флоры. Посмотрите на эти листья — красивое удобрение, не правда ли? Красный цвет — заготовка удобрений, а удобрение щедро поставляет война.
— Война, к сожалению, не прекращена Временным Правительством, —
— Папа, папа, извини, но это все — багаж прошлого, сданный в камеру хранения не до востребования, а за ненадобностью. Нет больше Российской империи, нет, не существует ее! Отказались от нее владыки, политики, генералы, солдаты. И нашему гостю лучше исчезнуть на время, спрятаться хотя бы у нас, а когда хоть что-то изменится или хотя бы станет понятным…
— Но, мадемуазель Натали, я — офицер, а война продолжается, и я обязан своей честью…
— Междометие! — вдруг громко объявил генерал. — Кончилось существительное вместе с глаголами. Вякать теперь будем. Вякать да мычать, когда на бойню поведут!..
И все, сидящие за столом, растерянно примолкли.
13.
Анечка осторожно отводила свою группу к нарядной башне Веселуха,, когда в центре города уже слышались взрывы, суматошная стрельба, беготня, крики. Сейчас все внимание было отвлечено на противоположную от Большой Благовещенской сторону, и Аня не думала, что внимание перекинется на нее.
Поэтому ей удалось не только беспрепятственно выйти на берег, но и не терять время в извивах Чертова рва. Она переправила офицеров через Днепр под шум и выстрелы, указала им кратчайшую и безопасную дорогу к госпиталям, а сама открыто пошла к мосту.
Вскоре остановили окриком;
— Стой! Кто такая?
— Милосердная сестра.
— А тут чего?
— Стреляют, — кратко пояснила Аничка.
— Да то ж с госпиталя, — сказал второй. — Процедуры ставит. Давай, сестричка, давай отсюдова.
Анечка не стала спорить. Она сделала главное: отвлекла солдат запасного полка, выиграла время для офицеров, и ей самой надо было уходить.
Это выигранное время позволило Александру перебраться на северный берег Днепра. Едва спрыгнув на заваленный хламом песок, штабс-капитан сразу же постарался спрятаться в куче каких-то нетесаных досок. Требовалось оглядеться, понять шумы, сообразить, где оказался, а уж потом прокладывать наиболее укрытый путь к госпиталям и стоявшем на отшибе дому Анечки. Там отлежаться, пока не утихнут поиски, и во что бы то ни стало пробраться на юг.
Недвижимо лежа под полусгнившими досками, штабс-капитан Вересковский старался понять, где же он оказался. То, что он — на Покровке, было понятно, но как с этого захламленного пустого берега добраться до госпиталей, следовало тщательно продумать.
Итак, это — восточная часть Покровской горы. Кто здесь живет? Кто?.. Анечка что-то говорила, но — что? Что?.. Поляки? Нет, польские улицы — южнее Собора. Литовцы? Тоже нет, они в южном углу. Татары?.. Может быть, они оседали под Крепостью. Татары не станут вмешиваться, будут держаться нейтрально. Они не станут участвовать в чисто российских играх, их не касается ни отрицание прошлого, ни возникновение порочного круга неумолимой диалектики.