Отрочество 2

Панфилов Василий Сергеевич

Старейшины захмыкали, запушили бороды.

– Эти? – понял я братову игру, – Смогут.

– Ну вот, – чуть улыбнулся Мишка, подмигивая Чижу, взявшемуся рисовать нас, а заодно и погреть уши, – сколько там ещё пороха?

– Фунтов семьдесят, – подобрался папаша, мигом почуяв интересную возможность.

– Замечательно, – Ройакер расцвёл от улыбки брата, отчего я мысленно присвистнул – вот же… вырос мальчик! Людей строит, как так и надо! – сколько сможем собрать за короткий срок?

Буры заспорили, а потом как-то р-раз! И скачут уже верховые туда, готовить артиллерийские позиции,

да намечать лучшие места для стрелков.

– Быть ему генералом, – посулил Чижик, глядя вслед Мишке, – вот помяни моё слово!

Британская колонна в походном строю втягивает в узкую лощину, протянувшуюся меж крутых склонов. Порядка шестидесяти человек в конном строю, семь на козлах, и сколько-то там в повозках.

Выглядывая из щели, стараюсь не пялиться слишком уж пристально, зная по опыту, што взгляд можно почуять. Капитан… многовато для маленького отряда. Немолодой, и сильно немолодой, как бы не выдернутый из резерва, куда ушёл лет этак десять-пятнадцать назад.

А значит… смутно припоминаю, што по британским законам – офицер, призванный на службу из резерва, поступает на службу с понижением в звании. Но это не точно! Целый майор, выходит? Однако…

Рядышком молодой второй лейтенант, ещё один офицер ближе к середине колонны. Патруль по всем правилам – конный разъезд, опережающий колонну на полмили. Проехали…

Ловлю себя на том, што начал грызть ногти, и спешно выдёргиваю их изо рта. Ну, ну…

Британцы проезжают мимо голых склонов, покрытых редким низкорослым кустарником, да чахлой травой. Дальше почва не сплошь глина с каменьями, и растительность вполне себе пышная. Самое то для засады! Но не вьются над деревьями потревоженные птицы, не шевелятся ветки… буры! Подготовив себе укрытия, вот уже два час без движения – так, што и фауна местная подуспокоилась.

Пусть ждал, но выстрелы всё равно прозвучали неожиданно. С седел слетели офицеры и сержанты, возничие повалились на козлах.

Вжимаю тлеющий фитиль, не забыв на этот раз заткнуть предварительно уши и отрыть рот. Выстрел! Несколько фунтов каменной дроби, да с расстояния всего-то метров пятнадцать, это… дымно. В унисон прозвучало ещё четыре пушечных выстрела, и безлесные склоны заволокло густым дымом, тут же почти рассеявшемся на протяжном ветру.

Установленные наискось, пушки собрали кровавую жатву. Кто там ранен, кто убит… выпускаю пулю за пулей, и с такого расстояния не промахиваюсь. Выцеливаю только ближних – тех, кто может как-то…

На дороге – месиво из человечьих тел и конских туш, бьющихся в агонии. Выстрел… руки тянутся за патронами…

… отбиваю летящий в грудь штык и качусь по склону, пытаясь подняться.

Санька влетает во вражину обеими ногами, отбрасывая в сторону, и ведомый инерцией, пробегает в самую гущу британцев. Тонкая фигурка начинает свой танец, уклоняясь от штыковых выпадов и отражая их ударами трофейной сабли.

В правой клинок, в левой револьвер… Секунды… Успеваю добить подранка ножом в шею, нашариваю патроны, и… нету! Выпали, пока катился по склону, и… у британцы – тоже!

– А-й, бля! – подхватив трофейное ружьё, криком заглушаю страх и бросаюсь на выручку брату. Двое – лучше, чем один.

Выпад!

Капрал умело уклоняется, но поскальзывается на трупе товарища и падает, всплеснув руками в тщетной надежде уцепиться за воздух.

Увидев дикий взгляд Саньки за свою спину, пригибаюсь, и его револьвер ставит точку в жизненном пути немолодого британского солдата с натруженными руками горняка. Развернувшись на распоротой брюшине бритта, воющего на одной ноте, впечатываю приклад в колено молодого мужчины в щегольском френче, какие любят здешние искатели приключений, выскочившего из возка с револьвером. И тут же – коротким коли! Штык вошёл под подбородок, и до самого мозга.

Успеваю перехватить револьвер убитого, сделать два выстрела, и… всё, британцы закончились.

Четверо пленных, хотя зачем они нам… но вот положено, да и нет у буров озверения, даже после концлагеря. Женщины перевязывают раненых врагов и обихаживают своих. Я не лезу, ибо научен уже.

У нас погиб только старый Альберт Бахюсен, не получив ни малейшей царапины. Сердце. Но всё равно, смерть в бою. Достойно… пожалуй, это тот нечастый случай, когда не ощущаю печали. В неполные девяносто уйти вот так? Многие позавидуют.

Трофеев много, наконец-то вооружены все способные держать оружие, и даже если это женщины и десятилетние дети, это серьёзно. Они всё равно – буры.

Одна повозка подпорчена, и похоже – безвозвратно, добрая четверть лошадей убита, ещё четверть ранена, но всё же, всё же…

Мы с Санькой в сборе трофеев участия не принимаем, отмываемся поодаль, в протекающей мутноватой речке. Грязища, кровища, говнище… Выглядим мы, да и чувствуем себя, как два упыря.

Мерзко, и жосткий отходняк после боя. Саньку потряхивает, но вижу это только я, да подошедший Мишка – чистенький, насколько это вообще возможно после долгого перехода и лежания в засаде.

– Трофеи, – протягивает он мне медальон и документы от того непонятного, – Твой коллега, как оказалось.

«Уинстон Черчилль, газета Морнинг Пост»

Мелькнуло в самой глубине што-то похожее.

Глава 35

– Наши… – выдыхаю на земле встречающим, спешно отцепляя с пояса страховочный трос и скидывая шинелку. Не отходя далеко, начинаю делать кроки на подсунутом планшете, сев прямо на пыльную землю, скрестив ноги по туркски.

«Техники» из наземной команды, косясь любопытно, спешно утаскивают летадлу на повозку, проверяя ткань на разрыв, а бамбучины на трещиноватость. Необходимости в починке пока не возникало, но в теории, готовы они к любому сюрпризу.

– Наши, – подняв на миг голову, повторяю подошедшему Мишке, дорисовывая кроки без излишней спешки, – из Европейского Легиона. Ручаться не буду, но кажется, из коммандо Дзержинского, то бишь Первый Сарматский в европейской классификации.

– Вот здесь… – тыкаю карандашом в кроки, и надо мной склоняются физиономии командиров, – столкнулись с британцами, по виду совершеннейшее ополчение из Капской колонии.

– Так, так… – Ван Огтроп по извечной своей привычке начинает жевать нижнюю губу, обнажая желтоватые зубы, поредевшие после концлагеря, – численность?