Отродье. Охота на Смерть
Шрифт:
Всё.
Как ни странно, решение, вернее вариант, дающий слабую надежду — шанс, на спасение, предложил Эрнст, раньше предпочитавший отмалчиваться. Константин Львович несколько недель назад, когда они снова устроили некое подобие мозгового штурма, вдруг сказал:
— Прад, вот вы — бог. Лелея, как мы выяснили, тоже богиня и не из первых, как и вы, а всего-то дочь Лады. Соответственно, ваши силы должны быть примерно равны…
— Так-то оно так… было когда-то, но теперь… Если вы говорите, что ей удалось приручить Дэва, да ещё и Москву тряхнуть, я ей и в подмётки не гожусь, поэтому больше не будем возвращаться к моему божественному прошлому и поговорим о будущем…
— А
— Эрнст, не мели чепухи! — разражено прикрикнул Прад, — забудь о моих силах! Их — нет! Нет и баста!!!
— А куда они пропали?
— Что за чушь? Ты не хуже меня знаешь — нет верующих — нет сил! Только пустая никчёмная благодать, висящая балластом…
— Так может быть сделаем так, чтобы у вас вновь появились верующие?
Капитан всплеснул руками:
— Мне это запрещено. Я подписал контракт, давно, когда вновь вселился в человеческое тело, один из пунктов — мне запрещено раскрывать свою истинную сущность, обращать верующих…
— Но ведь тогда не было угрозы в лице Лелеи, — Эрнст сделал паузу, чтобы все собравшиеся смогла оценить глубину его мысли. — Насколько я могу судить, могущество Лелеи тоже напрямую зависит от числа верующих, и она не ограничивает себя никакими рамками — это раз. А два — вам ведь написали из центра "Используйте все возможные способы" — так вот это и есть единственный способ, на который вы автоматически получили одобрение!!!
Прад надолго задумался, прежде чем ответил — выкурил целую трубку.
— Красиво говоришь, Смерть! (ему нравилось напоминать Эрнсту кто он такой на самом деле). Допустим ты прав. С большим, большим сомнением представим, что центр дал добро на восстановление моих сил. И что мне для этого делать? Пойти на улицу и кричать, что я миссия? Может быть, открыть свой приход или что? Или лучше сразу повисеть на кресте на красной площади! Никто из вас даже никогда не слышал про бога Проно — я стёрт из памяти, меня даже в пантеоне богов не всегда указывают — о чём ты?
— Но у нас есть телевиденье… — Константин Львович встал в одну из своих картинных поз, скрестив руки на груди. Он выглядел ни больше, ни меньше, как настоящий принц — высокий, красивый, шикарный. — Телевиденье — то, что нынче управляет умами человечества, манипулирует их чувствами, их верой — если хотите! А ещё у вас есть генеральный директор самого популярного телеканала страны…
Арина и Гита смотрели на мужчин, раскрыв рты: впервые их Капитана кто-то обошёл на повороте, впервые Капитан, судя по крайне недовольному выражению лица, признал это и согласился с чужими доводами.
Так родилась идея вернуть Проно верующих, чтобы наполнить его благодать и в кратчайшие сроки восстановить утраченные силы. Сам Прад скептически отнёсся к предложению, зато Эрнст бросился в работу с головой. Он лично руководил всем процессом: от кастинга, до декораций. Ставку сделали на то единственное, что отличало Капитана от прочих смертных — умение чувствовать ложь. В итоге всё получилось более или менее достойно. Не сказать, что шоу, в котором каждый желающий может узнать врут ему или нет, стало новым словом современного телевиденья, но смотрелось весьма свежо. Эффект не заставил себя долго ждать. Вечером после первого же эфира, тело Капитана окутала еле заметная дымка, он и сам, похоже, не ожидал. Первый дар, вернувшийся к богу, очень кстати, стал дар убеждения. Прад теперь целыми днями гулял по Москве, разговаривал с незнакомыми людьми, влиял на них.
Снова.
Арина шла по длинному холлу пентхауса. Постельные тона, мягкий бежевый ковёр, рассеянный свет на тёплых персиковых стенах, изысканная мебель — вроде бы прекрасная обстановка, но она вдруг почувствовала, что задыхается. Стены давили, жарко, душно, захотелось выскочить наружу. На улице шёл дождь. Воздействовать на погоду — считалось качеством высших богов, Прад им овладел всего три дня назад. С тех пор дождь шёл не переставая. Арина прислонилась к стеклянной двери, ведущей на крышу, где был оборудован целый садик со скамейками и старинными фонарями, откуда очень здорово наблюдать сверху за жизнью гигантского мегаполиса.
Приплюснув нос к холодному стеклу, ей казалась, что это не дождевые капли стекают с наружи, а её собственные слёзы. Она не хотела плакать. Нет, она очень хотела плакать — навзрыд, в голос, потому что жизнь не удалась, потому что всё плохо… Что плохо? Не важно. Ей теперь почти постоянно плохо, где бы ни была, чем не занималась — внутри сосущая пустота — там, где раньше, что-то было, что-то стучало. Тихо застонала, но слёзы не шли — вместо слёз сегодня дождь. Да, и чтобы плакать, ведь нужен повод, а повода нет. Москва рухнет только завтра, сегодня обычный тихий вечер — один из тех, когда ничего не происходит — сколько не умоляй о ярком событии, чтобы утонуть в нём — ничего не произойдёт. Моргнула. В разводах по ту сторону стекла угадывалась буква "В". Моргнула — наваждение пропало.
"Будь проклят этот Вадим!" — Арина уронила плед на пол и как была в тонкой блузке и юбке, босиком вышла на крышу. Дождь мгновенно прыгнул за шиворот, защекотал волосы и лицо — это скоро пройдёт, дождь неприятен лишь до тех пор, пока ты не промок насквозь. Капли бегут по щекам — хорошо, сегодня они будут её слезами, раз собственные взяли выходной. Дождь плескался в лужах, разбивался водяной пылью о стены, сам стал стеной между ней и городом, теперь невидимым вдалеке. Ноги встали в лужу — приятно. Дождь оказывается не холодный, а тёплый, летний. Ткань прилипла к телу — неприятно, захотелось снять одежду.
— Одежда сильно мешает насладиться хорошим сильным дождём, — сказал сзади и откуда-то сверху Прад.
Она оглянулась. Он сидел в позе лотоса на козырьке над входом. Капитан разделся до трусов и насквозь промок. Шерсть на его мужественной груди, руках и ногах прибило к коже, целые струйки стекали с кончиков ушей и пальцев. Капли падали прямо в глаза — смотреть вверх ей было неудобно. Арина заморгала, вдруг увидев Капитана совсем другим. Сквозь физическое тело теперь всё чаще проглядывал светлый образ незнакомого человека, то есть бога. Вечно молодой юноша с белыми волосами до плеч, с горящими голубыми глазами, одного взгляда которых хватает, чтобы любой поверил в него, последовать за ним хоть на край света.