Отродье. Охота на Смерть
Шрифт:
— Давай! — поддержал сзади Мирон.
Арина сосредоточилась, постаралась выбросить из головы усталость, страх и боль.
Вдох и на выдохе:
— Как тварь дворовАя,
как темнота погребная,
Как солнца луч,
Как грохот туч.
Откройся мне,
Как земля на заре! — она взмахнула скипетром — ничего не произошло, но заклинание сработало, об этом говорило внутреннее опустошение, которое она испытала.
Глубокий медленный вдох и осторожный выдох.
Парализованный Демон заверещал, но его вопль лишился силы — это была мольба о пощаде. Невидимая, но неприступная стена, разделявшая их, развеялась. Демон счастья сжался в углу огромной бойлерной, скукожился, в одночасье, растеряв всю мощь, всю силу. От его недавнего величия ни осталось ровным счётом ничего —
— Сестрёнка, действуй! — вывел её из ступора Домовой.
Вдох.
Арина с размаху кинула в угол с демоном вторую склянку. Что ж, теперь она собаколов.
Выдох.
Звон стекла ещё долго блуждал по никому не нужному, заброшенному бомбоубежищу. Звон был слышен, когда жидкий свет прыснул во все стороны, заставил её зажмуриться, осветил всё вокруг, попал на тело Демона, как кислота разъел его. Звон стекла ещё слышался в гигантских ржавых трубах под потолком, когда на пол упал мёртвый полуметровый клюв и когда свет уже погас, и когда Арина присела на корточки у стены и отчего-то горько зарыдала.
Тишина.
— Ну-ну, будет тебе, — несколько минут спустя погладил её по волосам Мирон, — всё позади. Ты справилась! Всё кончилось. Пойдём отсюда.
— Мирон, почему жизнь так несправедлива? — утирая слёзы, спросила она.
— Почём я знаю… Живешь — не оглянешься, помрешь — не спохватишься.
Она от бессилия сильно стукнула по стене:
— Не хочу так!
Вдруг за шиворот посыпалась штукатурка. Арина еле-еле успела отползти, перед тем, как стена за её спиной ещё раз хрустнула и развалилась. В заброшенное бомбоубежище проник свет и пыль. Пыль осела. За дырой в стене они разглядели ровные ряды унитазов, несколько раковин, светлый кафель и зеркала. Туалет был хорошо ухожен, о чём говорила кристальная чистота. Слёзы тут же высохли:
— Мирон, ты что-нибудь понимаешь? Я думала, бомбоубежище должно защищать от ядерного взрыва, а у него оказывается стены картонные!
— А я не удивляюсь — у нас в СССР всё так строили, — улыбнулся Йоркширский терьер с человеческим ртом, — поскорее умойся, нужно снять заклинание с твоих глаз, если слишком долго пользоваться призрачным зрением, ты ослепнешь и сможешь видеть только духов… Ванга, кстати, так и ослепла.
Арина прошла в туалет. Кто это в зеркале? Это мог быть кто угодно — бомжиха с вокзала, солдат, проползший на животе несколько километров по болоту, но не она. Относительно чистым оставался плащ Капитана, всё остальное покрывала пыль разных оттенков, на руках, лице и груди пыль смешалась с кровью, превратившись в грязь. Синее платье покрыли грязные разводы, тёмные пятна — вероятно тоже кровь. Коленки и локти сбиты, шея исцарапана, что она скажет близким и коллегам? Но больше всего Арину поразили собственные глаза. Белки — чёрные, а зрачки, расширившись на всю радужку, горели красным, как у кроликов. Испугавшись, она судорожно начала умываться. Как же ей не хватало чистой, прохладной воды! Вместе с водой в раковину утекала усталость, истощение, страх. Всё что произошло — произошло и осталось в прошлом, она успеет всё обдумать позже. Арина вспомнила, о мальчишках, встрепенулась, хотела крикнуть Мирону, чтобы он сбегал их проведать, но вместо этого обомлела: сквозь дыру в стене на свет лезли зомби — пыльные, серые, с впадинами вместо глаз. Она не успела, как следует испугаться — узнала пареньков из бункера.
— Мальчики, как вам удалось выбраться? Вы же еле передвигались!
Первым зашёл Костик, увидев её, заулыбался:
— Голубая Леди — это вы! Мы знали, что вы нам поможете и прогоните Кровавый кошмар! Машка не обманула! Пацаны — это она — Голубая Леди!
Остальные мальчишки щурились от яркого света, тёрли глаза, пытались отшоркать засохший клей.
— Голубая Леди, — продолжал тараторить Костик, — когда вы ушли из нашего лагеря, я проснулся и решил, что вы
Арина улыбнулась:
— Ясно, — но снова нахмурилась, увидев как кто-то из мальчишек, поспешно прятал в кармане штанов тюбик с клеем. Она собрала в кулак всю волю, с силой сказала, — Я — Голубая Леди спасла вас из лап Кошмара, но я в силах вернуть вас обратно, — покалывание тысяч иголочек пронеслось по позвоночнику, — с этого дня никто из вас, никогда в жизни больше не вдохнёт клея, а если вдохнёте — знайте — это ваш собственный выбор, больше вас никто не спасёт! Я — Голубая Леди, сама прослежу, чтобы, нарушивший обещание, умер самой жуткой из смертей! Клянитесь мне, что никогда не прикоснётесь ни к клею, ни к каким-либо другим наркотикам!
Мальчишки потупились, кто-то спросил:
— А сигареты считаются?
Она решила быть жестокой до конца:
— Считаются!
— Клянусь! — первым сказал Костик, скомкав в руке пачку Примы. За ним поклялись, правда, без особого энтузиазма все остальные, сдавая клей и пакетики с сухой травой.
— Что ж, хорошо. Вы всё ещё очень слабые, поэтому я вызову скорую помощь, чтобы вас немного подлечили… И без возражений!
Скорая приехала достаточно быстро. Выход из бомбоубежища, оказывается, находился в туалете крупного торгового центра, когда она вышла на улицу, то не узнала это место — здесь не было ни намёка на школу или старенький квартал, в котором они спустились под землю. Арина была готова прижаться к любому дереву и целовать его — так соскучилась по поверхности. В Москве давно наступила ночь. Небо сегодня скрывали облака, от чего её никак не покидало ощущение, что она всё ещё в бункере с очень высоким потолком. Мальчишек увезли в больницу. На прощание её обнял только Костик, все остальные смотрели как на диковинку, с опаской отступая на шаг, если она подходила слишком близко. Медики хотели забрать и её, но Арина успела сочинить нелепую историю, о том, что в туалете её врасплох застигло землетрясение и слегка завалило обрушившейся стеной, но в целом всё хорошо и вообще вот-вот её заберёт муж.
— Что дальше? — спросила она у Йоркширского терьера, присевшего рядом с ней на ступеньках торгового центра.
Собака не ответила, склонив набок морду с умными глазами.
Зазвонил телефон.
— Алло.
— Ара, дорогая, как у тебя дела? — бодро поприветствовал Прад, не дождался ответа, — судя по всему — превосходно! Умница, я знал, что ты справишься! Мы тут тоже более-менее разгребли, приезжай. Я разморозил запасную базу — встретимся на Крымском мосту…
— А… — но ей не дали задать вопроса, в трубке раздались короткие гудки.
— Вот урод! Ладно, хрен с ним. Мирон поехали — нас ждут.
Арина поймала такси.
Таксист — яркий армянин, признал в ней свою, начал быстро что-то тараторить, на родном языке, который она помнила слабо. Ей совсем не хотелось разговаривать, поэтому она сложила из пальцев несколько замысловатых жестов, давая ему понять, что глухонемая. Таксист расстроился, но сделал погромче магнитолу, в которой надрывался неизвестный армянский певец. Арине потребовались все силы, чтобы не уснуть в тёплом салоне. Равномерный шелест колёс, действовал лучше любой колыбельной. Ехать пришлось около часа. Домовой счастливо похрапывал на коленях. Подсвеченный иллюминацией город равнодушно поглядывал на неё сквозь окна. Жилые дома чернели — их обитатели давно спали. Наконец показались высоченные пилоны моста.
— Остановите, пожалуйста, посередине, — попросила Арина.
Она так вымоталась, что нелепость ситуации до неё дошла лишь после второго гневного взгляда, брошенного водителем. За поездку таксист содрал с неё втридорога.
Затхлый запах Москва-реки немного отогнал сон. Арина подошла к ограждению, устало посмотрела на чёрную воду — как же она далеко внизу. Домовой снова принял свою настоящую форму, как-то странно на неё посмотрел.
— Что? — спросила она.
— Ничего, ответил он и отвернулся.