Отрок московский
Шрифт:
Василиса выпрямилась, выгнула бровь:
– Тебе не вино ли в голову ударило, почтенный Андраш Чак из Пожоня? – Слово «почтенный» она выделила особо. – Я еду туда, куда хочу. Тогда, когда хочу. С тем, с кем хочу. Ясно тебе, почтенный Андраш Чак из Пожоня?
– Это твое последнее слово, holgy Василиса?
– Последнее.
– Тогда, bocsanatot ker… То есть прощения прошу. Прощай, holgy Василиса. Может, когда свидимся.
Мадьяр развернулся и, не удостоив Никиту и ордынца ни словом, ни поклоном,
– Он такой же купец, как я смердова дочь… – в наступившей тишине проговорила смолянка.
– Знать бы раньше, какой он гад подколодный… – задумчиво отозвался Никита.
– Надо тебе было за него вступаться? – вмешался татарин. – У нас про таких говорят: лицо белое, а сердце черное.
– Я бы себе никогда не простил, когда бы людей бросил в беде… – рассеянно ответил ученик Горазда. – Что ж мне, сравняться с ним, что ли?
– Русский человек даже инородца в беде не бросит, – добавил подошедший Мал. И тронул за рукав Василису. – Темная душа у этого Андраша Чака. Нам теперь настороже быть надо.
– Андраш Чак… – повторила за стариком девушка. – Андраш Чак… Слыхала я про одного Чака. Уж не родич ли?
– Что ж он, совсем дурак, если с тайным поручением едет, а своим именем называется? – удивился Никита. – Неужто придумать ничего нельзя было?
– Ты же видишь – он себя самым умным, самым богатым, самым красивым считает. А мы дикари и схизматики.
– А что такое «варварская?» – спросил Улан. – Почему он Русь так назвал? Обидеть хочет?
– Да он и не хочет, а обидит, – махнула рукой Василиса. – Ладно. Утро вечера мудренее. Спать пора. А утром уж отправимся… Куда ты хотел, Никита?
– На Туров нам надобно…
– Это, значит, через Друцк и Свислач… – рассудительно проговорил смоленский дружинник.
– Да, – кивнул парень. Он хотел добавить: «И Олекса Ратшич то же самое советовал», – но вовремя прикусил язык. Надо меньше болтать, а иначе вся Белая и Черная Русь будет знать, куда он собрался.
Никита поднялся, ощущая непривычную слабость в коленках. Неужели вино так подействовало? Украдкой взялся за край стола, чтобы не шатало.
– Утро вечера мудренее…
– Что это ты со мной соглашаться начал? – непритворно удивилась Василиса.
– А я сейчас со всеми согласен. Лишь бы спать отпустили.
– Тогда пошли.
Конопатый мальчишка – тот самый, что приносил яичницу, – отвел их наверх. Горенка, которую Молчан отвел парням для сна и отдыха, больше походила на собачью конуру – тесная, узкая, пыльная.
«Небось Андраша не в такой устроили, – подумал Никита, с наслаждением вытягиваясь на жесткой лавке. – А может, и в такой… Да какая разница? Лишь бы выспаться…»
За стеной бурчал недовольным голосом Мал. Василиса отвечал односложно: «Да! Нет! Не знаю! Отстань!» Последнее, что
Глава шестая
Студень 6815 года от Сотворения мира
Нижний замок, Витебск
Никита проснулся от пронзительного визга.
– Уби-или-и-и-и!!!
Крик врывался в уши, будто раскаленный добела шкворень, отдаваясь ноющей болью.
– Уби-или-и-и-и!!!
С трудом, преодолевая тяжесть век, ставших вдруг неподъемными, парень открыл глаза.
В полумраке горницы плыли неясные тени. Понадобилось несколько мгновений, чтобы они притянулись друг к дружке и явили распяленный криком рот, вздернутый нос, усеянный конопушками, и непокорные вихры, торчащие надо лбом.
«Где я видел это лицо? Ах да… Постоялый двор. Колченогий Молчан, рьяно отстаивающий необходимость поста перед венграми… А этот мальчишка – прислуга при корчме. Да что ж он так орет? Будто режет кто…»
Никита попытался встать и понял, что лежит не на лавке, а на полу. Должно быть, скатился ночью и сам не заметил. Не иначе, вино виновато. Сладкое, хмельное, оно как Иуда Искариот, примкнувший к верным ученикам Христа, апостолам. Пьется легко, согревает тело и веселит душу, зато потом отдается хуже заразной хвори. Не зря говорил Горазд – для мастера-бойца вино хуже яда, ибо заставляет руки дрожать, а ноги спотыкаться, затмевает разум и вселяет излишнюю гордыню, что почти неизбежно ведет к поражению в схватке.
«А кого же там убили?»
Парень хотел задать вопрос вслух, но из пересохшего горла вырвался лишь хрип.
Конопатый отшатнулся, словно услышал рычание медведя или шипение гадюки.
«Да что же это такое?»
Нужно вставать. Никита приподнялся на локте. Голова отозвалась нестерпимой болью, казалось раскалываясь изнутри.
«За что, Господи?»
Он схватился за лоб и почувствовал, что рука измазана чем-то липким и густым. Парень уставился на ладонь. Кровь? Откуда? Почему?
За спиной у орущего мальчишки выросла плечистая тень.
– Ох ты… – выдохнула она голосом Молчана. – Ох, беда-то какая… Что же ты натворил, лиходей? А ну, Данька! Бегом за стражей!
Вихрастый мальчишка метнулся, снова превращаясь для взора Никиты в смазанную тень, и исчез.
– А ты только дернись, головник! – пообещал корчмарь. – Враз по черепу огребешь! – Он многозначительно потряс тяжелым колуном.
«С кем это он говорит?» – Никита, с трудом ворочая затекшей шеей, огляделся. Кроме него, на полу лежал еще один человек. На спине, устремив седую бороду к грязному потолку. Что-то в его облике показалось смутно знакомым…