Отрок московский
Шрифт:
Позже брат Эжен предположил, что причиной исхода могла послужить заразная болезнь, начавшая выкашивать здешний край. Оспа или чума… От чего еще могли умирать люди в Баварском герцогстве лет тридцать – сорок тому назад?
Поначалу брат Антуан высказал опасение – стоит ли останавливаться в месте, прежние обитатели которого умерли от чумы? Д’Орильяк успокоил его, заверив, что опасности нет никакой. Ученые люди давно доказали – мороз и солнце убивают любую хворь. И сослался на труды Аверроэса и Авиценны.
Посоветовавшись, братья-рыцари решили остановиться ненадолго в убежище, так кстати повстречавшемся на их пути. Поставили коней в стойла, которые пришлось вначале слегка починить. Ну а для чего существуют слуги? Перебрали оставшуюся солому – получился запас на несколько дней, если расходовать бережно.
В первый же вечер де Грие собрал на совет рыцарей и сержантов. Разговор получился непростой. В одном лишь храмовники были единодушны: задание Великого магистра нужно было выполнить любой ценой. Правда, брат Жиль настаивал, чтобы продолжать путь. Брат Эжен предлагал отдохнуть и продумать, как бороться с неизвестными преследователями, которые повелевали Мардуком. Брат Рене просил оставить его здесь на попечении одного или двоих слуг – недужный рыцарь не хотел быть помехой. Брат Антуан долго не высказывал своего мнения, старясь выслушать всех, а потом, как и подобало командиру, подвел итог. Припомнив латинские высказывания: «periculum in mora» [88] и «non progredi est regredi» [89] , – он согласился, что необходимо восстановить силы, но заметил, что не намерен задерживаться надолго. Два-три дня, и путь следует продолжить. Иначе их подстерегает много опасностей. Во-первых, съестные припасы не бесконечны – сухари, сыр и вяленое мясо на исходе, а уж о корме для коней без слез и не вспомнишь. Во-вторых, не угодить бы в ловушку – никто не знает, что это за загадочные преследователи, какой силой они располагают, насколько уверенно идут? В-третьих, зимняя погода непредсказуема и переменчива – не засыпало бы снегом дороги к Рождеству Христову, как это часто бывает. Так что рассиживаться нечего – приказ Жака де Моле нужно исполнить во что бы то ни стало.
88
Опасность в промедлении (лат.).
89
Не идти вперед – значит идти назад (лат.).
С речью командира согласились все. А брат Жиль как раз подумал, что Гуго де Шалон, видать, великолепно разбирался в людях, если поставил во главе отряда именно де Грие.
К сожалению, отлично задуманному плану брата Антуана не суждено было сбыться. На святого Стефана [90] низкие, тяжелые, свинцово-серые тучи заволокли небо, скользя подбрюшьями по лесистым гребням горной гряды. Будто чесались о них. Повалил снег. Да такой, что не разглядишь, что делается в двух шагах. Ни о каком путешествии не могло быть и речи. Заблудиться и замерзнуть?
90
День святого Стефана приходится на 26 декабря.
Рыцари грелись в каминном зале, упражнялись с сержантами в рукопашном бою. Слуги играли в кости и бросали по сторонам угрюмые взгляды. Вот уж кто точно не горел желанием умереть за Великого магистра. Но их жизни оказались сейчас связаны с храмовниками – крепче не бывает. Ведь идти все равно некуда, да и серебра за службу не получишь, бросая хозяев в трудный час.
Брат Эжен без устали листал книги. Не только те, что вез в переметной суме, но и старинные фолианты, сыскавшиеся в телегах, а после благополучно перекочевавшие во вьюки. Жиль как-то спросил лангедокца, не рассчитывает ли тот при помощи демонов одолеть непогоду? Д’Орильяк расхохотался и пояснил, что управлять ветрами и бурями не под силу никому, кроме Господа Бога. Если бы демоны могли насылать снегопад или, напротив, суховей, то человечество давно исчезло бы с лица земли, уничтоженное этими злобными сущностями, охочими до запаха смерти и жаждущими убийства. А ищет он состав лекарства, которое сарацины называют аль-иксир, а европейские ученые зовут панацеей [91] . Уж если оно не излечит брата Рене, то уж ничто не поможет.
91
Панацея – у алхимиков лекарство, якобы исцеляющее от всех болезней. Названо по имени древнегреческой богини Панакии (Panakeia – всеисцеляющая).
Снегопад не прекращался. Пришлось зарезать одного коня. Жесткое жилистое мясо жарили на углях и варили в котле. Брат Антуан невесело шутил: хорошо, мол, и остальных дорезать, чтоб животные не мучились. Они-то в чем виноваты?
На Трех Волхвов, так и не дождавшись панацеи, умер брат Рене.
Горячка и застуженные легкие. Вдобавок сильное истощение. Ласковое солнце Прованса и Гаскони могло бы удержать его на краю, сладкое вино с парным молоком – поставить на ноги, а обильная еда – вернуть к полноценной жизни, сказал брат Эжен. Увы, ничего из вышеупомянутого в замке Грауерфелс не нашлось.
Брат Жиль не успел повоевать в Святой земле и все же видел немало смертей за свою жизнь, но коленопреклоненных братьев в мрачном, почти не освещенном зале замка, где со стен свисают истлевшие знамена с непонятными гербами, а в углах притаились длиннющие космы паутины, запомнил навсегда.
Гулко и торжественно падали слова брата Антуана, взявшегося читать заупокойную мессу:
– Requiem aetemam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis… [92]
Брат Рене де Сент-Клэр лежал прямой и гордый в сером саване, сшитом из старого, затертого до дыр полотна. Истово крестился францисканец. Понурив головы, стояли сержанты. Слуги казались напуганными и притихшими.
92
Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть им светит… (Лат.)
«Первый», – подумал тогда Жиль. И губы молодого тамплиера помимо воли прошептали, повторяя за командиром:
– Et lux perpetua luceat eis…
Через день состоялся их разговор с братом Антуаном.
Старший храмовник смотрел с отеческой улыбкой. Мягкой и чуть укоризненной. Брату Жилю даже пришла на ум притча о блудном сыне и мудром отце. Несомненно, де Грие знал что-то большее, чем было открыто им всем в тот памятный вечер в доме ростовщика на улице Старой Голубятни. Молодой человек не удержался и спросил об этом напрямик.
– Нет, – покачал головой брат Антуан. – Брат Гуго де Шалон не сказал мне ничего, чего бы не знали вы. А если бы и сказал, можете не сомневаться, я поделился бы полученными сведениями.
– Откуда же вы знаете, что мы исполним волю Великого магистра?
– А я не знаю. Человеку не дано предвидеть будущее. Но человек верит. И Вера порой творит чудеса. Помните ли вы, брат, что сказал Иисус апостолу Петру?
– Когда именно?
– На озере Галилейском.
– Он сказал ему… «Маловерный, зачем ты усомнился?»
– Но прежде он сказал ему: «Иди». И это главное. Если бы Петр не испугался, он пошел бы по водам рядом со Спасителем. И тогда в Святом благовествовании сохранились бы иные строки, нежели те, что мы читаем сейчас. Нужно верить. И я верю. Ведь не может быть, чтобы магистры и комтуры: Жак де Моле, Гуго де Перо, Жоффруа де Шарне, Жерар де Гоше, Готье де Лианкур, Ги Дофен – отдали себя на заклание просто так…
– Не грешно ли, брат Антуан, сравнивать людей со Спасителем? Пускай они вели праведную жизнь и…
– А я не сравниваю их с Иисусом Христом. Кто я такой, чтобы причислять кого бы то ни было к лику святых? Могу сравнить наших магистров с Роландом, прикрывающим отход войска в Ронсевальском ущелье. Это более уместно?
– Пожалуй… – кивнул д’О.
– Вот и хорошо. Они ценой своей свободы, а возможно, и жизни, прикрывают наш отход. Как можем мы не оправдать их доверия и их жертвы?
Де Грие проверил пальцем остроту клинка, покачал головой, вновь принялся водить туда-сюда оселком.