Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– Уже заканчиваем, матушка.
– Это и есть твои новые ученики?
– Взгляд матери оббежал строй новобранцев и задержался на "первой жертве воспитательного процесса", уже поднявшейся с земли, но все еще красноречиво скособоченной.
– Тебя как звать, отрок?
– Николой… боярыня…
– Больно тебе? Обидно?
– Мать сочувствующе покачала головой.
– Не кручинься, воинское учение трудно, но превращает мальчиков в мужей! Ты справишься. Я вижу.
Неожиданно Анька-младшая заставила свою лошадь сделать несколько шагов и, нагнувшись с седла, протянула Николе
– Возьми, Николай, утрись.
– Б… благодарствую… боярышня.
– Никола зажал платочек в кулаке, даже и не думая использовать его по назначению, и воззрился на Аньку, как на икону.
"Ну дает сеструха! Дура-дура, а… Нет, наверно, мать подсказала, сама бы не догадалась. Но как снайперски попала! Никола теперь на нее молиться готов, да и на мать тоже… И все остальные… О, женщины, коварство ваше имя! Несколько слов, платочек, и полтора десятка охламонов стоят на задних лапках и виляют хвостиками. Шарман!".
Мишка, чтобы сразу не сбивать пацанам романтически-восторженное настроение, нарочито неторопливо поправил сбрую и взобрался в седло. Потом оглядел строй унот и отечески-ворчливым тоном сказал:
– Рты закройте, мухи залетят! Это матушка моя - боярыня Анна Павловна, а это мои сестры: боярышня Анна и боярышня Мария.
– Уноты дружно отмахнули дамам земной поклон.
– Если от воинского учения совсем невмоготу станет, приходите к ним поплакаться, они вас пожалеют… Может быть. Десятник Петр! Принять командование над унотами!
– Слушаюсь господин старшина!
– Вот десятник Петр.
– Продолжил Мишка наставительным тоном.
– Он теперь ваш командир, все приказы его выполнять беспрекословно, со всеми делами и вопросами обращаться тоже к нему. Командуй Петр.
Мишка жестом подозвал к себе Дмитрия и Роську и негромко, чтобы слышно было только им, приказал:
– Мить, тех двоих - Мишка кивнул в сторону "диссидентов" - в село не пускать. Поставь у ворот заставу. Роська, договорись с Ходоком, чтобы на ладьи их тоже не пускали. Переночуют под открытым небом, может, в разум придут.
– А если спрашивать станут, что им теперь делать?
– Поинтересовался Митька.
– Дорога у них только одна - пешочком до Нинеиной веси. Но лучше будет, если они сами догадаются. Да, чуть не забыл! Мить, вызывай всех ребят в Ратное, на базе оставь только один десяток Первака, чтобы порядок поддерживали и за новичками присматривали. А остальные чтобы завтра до полудня здесь были! Все, поехали, пускай Петька тут дальше разбирается.
Мишка догнал мать и поехал с ней стремя в стремя. Вслед отъезжающим практически одновременно раздались два голоса. Сначала Петькин:
– Напра-во! Отставить! Деревянные, где правая рука не знаете? Напра-во!
Потом голос одного из "диссидентов":
– Матушка боярыня не оставляй, не дай пропасть, заступись!!!
– За что ты их?
– Мать качнула головой в сторону продолжающего блажить купеческого сынка.
– Жалостно-то как причитает.
– Пускай причитает. Они решили, что если за учебу заплачено, так с нами можно, как с нанятыми работниками обращаться.
Мишка сначала ляпнул, а потом только вспомнил, что мать - тоже купеческая дочь.
– И давно ль боярином себя чувствуешь, сынок? Носом за небо не цепляешься еще? Ты уж прости нас худородных, если обидели чем…
– Да не обо мне речь, мама!
– Мишка готов был провалиться со стыда, но нужно было как-то разруливать ситуацию.
– Они не должны в нас нанятых слуг видеть! Понимаю я, что дядька Никифор все Ратное может купить и с пустым кошелем не останется, знаю, что есть купцы и умнее и богаче бояр… Но надо же было как-то с этих оболтусов столичный гонор сбить! Способ только один - показать, что отношения между сословиями и у нас такие же, как в Турове: боярин есть боярин, купец есть купец, а купеческий сын только на отцовом подворье на работников может покрикивать, и больше нигде…
– Ишь как разговорился - мать улыбнулась - уймись, все ты верно сделал, но запомни: станешь перед ратнинцами нос задирать, с тебя самого гонор так собьют, что вмиг про боярство забудешь. И так на тебя уже мужики косо смотрят… Ладно, говорили уже об этом.
– Мам, а чего дядька Лавр такой мрачный сегодня!
– Поспешил Мишка сменить тему.
– И тетка Татьяна на берег не пришла.
– Дела семейные, тебе-то что?
– Ну… Я, как бы, в ответе за них… После того… - Под материным внимательным взглядом Мишка почувствовал, что опять ляпнул что-то не то.
– Хочется же, чтобы у них все хорошо было…
– Все у них и хорошо - в противоречие собственным словам, мать как-то невесело вздохнула - размолвки у всех бывают, только всяким нахальным пацанам совать в них свой нос вовсе не надобно.
"Э- э, погодите-ка, сэр Майкл! Что-то леди Анна крутит. Когда вы намекали на ее отношения со Спиридоном, она к этому гораздо мягче отнеслась, даже с юмором. А тут сразу: "Не суй нос!". Мать, Лавр, Татьяна -классический любовный треугольник. И обе женщины не смогли родить Лавру ребенка, правда, по разным причинам - мать с саней на полном ходу упала, а Татьяне волхв подгадил. Потом влез я со своим "колдовством", потом появился Спиридон. Теперь вот, еще и "Лешенька" с похоронными настроениями и пристукнутым пацаном в придачу. Как мать ахнула, когда его узнала! Близкий друг юности, побитый жизнью… Женское сердце не отозваться не может. А Лавру что с того? У него же с женой вроде бы все наладилось? Черт ногу сломит… А! И правда - не мое дело!".
– Мама, Анька сама придумала платок Николаю дать, или ты подсказала?
– Ну, Мишаня, ты сегодня видать весь ум на воинские дела истратил! Или - мать хитро улыбнулась - с Юлькой на лавочке лишку пересидел?
"Блин! Уже доложили! Деревня, туды ее…".
– А причем здесь Юлька-то?
– А при том! Сестры твои нигде дальше Княжьего погоста не бывали никогда, а здесь парни из Стольного града. Аж изъерзались обе в седлах: "Поедем, мама, посмотрим, поедем, посмотрим" - эка невидаль! Такие же сопляки, как и везде.