Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)
Шрифт:
— Дед в погоню пошел?
— Да, еще затемно. Забрал всех твоих ребят, Глеба, Данилу, да еще Бурей за ним увязался. Ну и Стерв, [5] конечно с ними. Еды, себе и коням, на три дня взяли.
— Какой Стерв?
— Охотник. Отец Якова. Помнишь: вчера с собакой тебя искать ходил? В крещении Евстратий, только он сам ни выговорить, ни запомнить никак не может.
— Ладно, Стерв — понятно, а Бурей-то зачем потащился?
— А ну-ка, хватит мне зубы заговаривать! Поднимайся!
5
От
Со стонами, кряхтеньем и оханьем, как столетний дед, Мишка выдрал себя из постели и смотал наложенные Юлькой повязки. Картина открылась — как в фильме ужасов. Половина груди, правый бок и левая рука от локтя до плеча, представляли собой почти один сплошной синяк.
«Блин, как кости-то не переломал? И на спине тоже что-то… Как там в песенке:
А я молоденький парнишка Лежу с оторванной ногой, Зубы рядом, глаз в кармане, Притворяюсь, что живой.Нет, все-таки крепкими людьми наши предки были. ТАМ я бы сейчас в больнице под капельницей лежал, а ЗДЕСЬ: „Шевелись, быстрее синяки разойдутся“. Максим Леонидович, помнится, обещал, что я умру совершенно здоровым человеком, однако самое начало биографии заставляет терзаться сомнениями. То на костылях шкандыбал, теперь вот разукрасился. Хотя… Уже три раза, запросто замочить могли, если не четыре. Грех жаловаться».
Девки на кухне встретили Мишку какими-то перепугано-восторженными взглядами, и все норовили чем-нибудь услужить. Сенька, притащивший отчищенный от крови кинжал, тоже пялился на старшего брата, как на сказочного богатыря, Анька с Машкой извели расспросами о вчерашнем побоище так, будто Мишка истребил целое войско.
Едва удалось отделаться от сестер, явился «кинолог» Прошка и принялся уговаривать взять щенка. Мишка сначала не понял, к чему тот клонит, но потом главный «собаковед» Младшей стражи прямым текстом объяснил, что с собакой Мишку никакая нечистая сила уже подстеречь не сможет. Собаки, мол, ее за версту чуют и хозяина предупреждают.
Мишка понял, что вокруг него творится что-то непонятное, и взял Прошку в оборот. Тут-то все и выяснилось. Оказывается с раннего утра к церкви началось самое настоящее паломничество. Ратнинцы шли посмотреть на двух упырей, которых отец Михаил, назвав исчадиями ада, отказался отпевать и запретил хоронить на кладбище.
В прошкином описании убитые получались натуральными динозаврами: зеленые, пятнистые, лика человечьего не имеющие.
— Но лица-то у них человеческие?
— Не-а! — Уверенно констатировал «кинолог». — Ни глаз, ни носа, ни ушей, все зеленое с пятнами, только зубы торчат. Тетка Варвара говорит, что их та ведьма наслала, у которой тебя отец Михаил в том году отбил. Все успокоиться не может, хочет тебя извести.
«Охренеть! Нинея на меня „спецназ в маскхалатах“ наслала. Лихо закручен сюжет! Только куда же у них рожи-то подевались?
— Прошка, ты сам видел, что у них лиц нет, или кто-то рассказывал?
— Сам видел! Жуть такая: ни глаз, ни носа…
— Ладно, ладно, это я уже слышал. А пойдем-ка, Прош, глянем на них.
— Ты чего, Минь, вчера не насмотрелся?
— Так некогда было разглядывать, все больше бить приходилось. Ну что, пойдем? Или боишься?
— С тобой — не боюсь!
От этого «с тобой» Мишку аж в краску бросило, такой верой и преданностью были наполнены слова «кинолога».
Трупы лежали поодаль от церкви, на тех же носилках, на которых их приволокли ратники Младшей стражи. Чуть в сторонке кучковались бабы, что-то горячо обсуждая, и мгновенно умолкнув, стоило только в поле их зрения появиться Мишке. Мишка подошел поближе и сразу же убедился, что Прошка не врал — лиц у покойников не было.
На головы обоим были накинуты капюшоны маскхалатов, оставляя открытыми только рты и подбородки. У одного из убитых вся борода и усы были залиты кровью, так что из-под капюшона торчал какой-то жуткого вида кровавый колтун, а второму в растительность на лице густо набились: трава, опавшая хвоя и прочий лесной мусор. К тому же, видимо в предсмертной судороге, он жутко оскалился. Впечатление создавалось сильное, ничего не скажешь.
— Так, Прохор, — многообещающим тоном произнес Мишка — сейчас будем из этих тварей бесов изгонять, я только за отцом Михаилом схожу.
— Что? Прямо здесь? — поразился «кинолог».
— А где же еще? Жди.
Мишка, ощущая спиной множество направленных на него взглядов, решительным шагом направился к церкви. Отец Михаил молился. Стоя на коленях негромко бормотал и клал поклоны перед иконостасом.
— Отче. — Тихо позвал Мишка.
Монах ничем не дал понять, что услышал зов, только голос его стал чуть громче:
— О, горе мне грешному! Паче всех человек окаянен есьм, покаяния несть во мне; даждь ми, Господи, слезы, да плачутся дел моих горько…
Мишка понял, что услышан, просто никакой иной реакции священник себе не позволит, до того момента, пока не будет произнесен «аминь».
«И так, сэр, имеется альтернатива: либо разоблачить темные суеверия, доказав всем, что покойники — обычные люди, либо усилить эффект и стяжать славу борца с нечистой силой. Решение, кстати сказать, остается не за вами, сэр, а за преподобным Майклом. Захочет изменить свое решение и признать покойников людьми — один разговор, не захочет — совсем другой».
— Здравствуй, Миша, как раны твои? — Отец Михаил, как всегда после молитвы, был светел и благостен. — Не рано ли с постели поднялся? Я думал навестить тебя сегодня.
— Здрав будь, отче. — Мишка подошел под благословение. — И рад был бы, полежать еще, да дела.
— И сказал Иисус болящему: «Возьми одр свой и ходи». Хорошо, что не даешь стенаниям плоти возобладать над собой. Преодоление плотской немощи есть подвиг не телесный, но духовный. Что за дела тебя встать заставили??
— Да те двое, что вчера мои ребята из лесу принесли…