Отруби по локоть
Шрифт:
– Никогда я не пыталась ничего сеять! – возмутилась принцесса. – Я лишь отражала объективную реальность, не более… И что же я там сказала?
– Что тебя, попадись ты в руки своим сестренкам, ожидает тюрьма! Согласись, это выгодная альтернатива мучительной смерти от лап этих ублюдков.
– Ты не совсем точно воспроизвел сказанное, – заметила Мич. – Тюрьма мне светит только в том случае, если сестрицы не сумеют подставить меня и уничтожить чужими руками; тех же монстров, например. Ну и кроме этого – для тебя шансов выжить
– Можно подумать, что здесь у меня их больше…
– Если ты хочешь посоревноваться в благородстве, – прищурилась Мич, – то ты уже проиграл. Как-никак я королевская дочь!
– Куда уж нам, – протянул Порнов с сарказмом. Однако в самом укромном местечке его души тихонько прозвенел колокольчик искренней радости.
Как бы ни мимолетно и неглубоко было это чувство, Мич выловила его из общего снисходительно-насмешливого тока мыслей.
– Ты, конечно, ждал от меня другого, – с досадой сказала она. – Я должна была с готовностью ухватиться за эту столь щедро протягиваемую соломинку. Мерси! Прибереги ее для себя, – тебе она гораздо нужнее.
– Но разве мы прилетели сюда не для того, чтобы потратить мои лишние жизни? – невинно осведомился Порнов.
Раньше бы и эта фраза, и тот тон, которым она была произнесена, обязательно бы возмутили Мич. Но сейчас она отреагировала на выпад Порнова неожиданно даже для нее самой; закусила губу и, наклонив голову, спрятала глаза за вуалью упавших на лицо волос. Пальцы ее рук сплелись; ногти глубоко вошли в кожу; всегда прямая спина ее сгорбилась. Плечи затряслись, и всхлип, длинный, разорванный, с судорожным втягиванием воздуха раздался в тишине кабины.
В подкорку Порнову остро вошло воспоминание: осень; холодно и грязно; воробей на кормушке у окна нахохлился, пытаясь согреться. Ежедневная кормежка по неведомым ему причинам все откладывалась и откладывалась; воробушек терпеливо ждал. Юный Порнов тогда поленился открыть запечатанное на зиму окно и, если не насыпать корма, то хотя бы убрать кормушку. Ветер с крупинками снега резал маленькое тельце воробья, но тот все надеялся на что-то; топорщил свои тонкие серые перышки и никак не улетал…
Порнов почувствовал, что и сам сейчас заревет.
«Этого еще не хватало!»
И чтобы что-то сделать, быстро вылез из своего кресла, уселся на пол у ног Мич и положил голову ей на колени; так часто делают собаки, когда хозяин в тоске и печали.
Горячая слеза спикировала сверху на его скулу; он еще крепче вдавил щеку в гладкую кожу ее ноги.
– Не плачь, – сказал он глухо. Жалость и нежность захлестывали его. – Ну что ты; я не хотел…
– Не пытайся меня жалеть, – пробилось сквозь слезы, – это не твое; это – наведенное. Мне стало так себя жалко. – Сейчас я приду в себя – и все пройдет…
– Глупости, – сказал он. – Ничего не пройдет; не надо ничему проходить; пусть все останется так.
– Я не могу жалеть себя вечно, – всхлипывала
– И не надо, – Порнов осторожно потерся небритой щекой о голень возле своего носа, – это я беру на себя…
– Если ты говоришь правду – зачем тогда ты сказал про «тратить жизни»?
– Будто я знаю… Словно за язык кто-то потянул.
– Наверное, это после того, как я тебя в замке подставила. Нет, нет, не возражай! Ты сам этого не осознаешь – но я могу читать подсознание. Может быть, ты и прав; я в тот момент почему-то решила, что тебе ничего не стоит отдать за меня жизнь… Тьфу, не то; не то чтобы ничего не стоит, а что ты поймешь меня и сам. В общем, это будет и твое решение.
– В общем-то, так все и произошло, – Порнов все не решался оторваться от ее коленки; возникла и стала оформляться легкая неловкость – они уже достаточно успокоились для этой позы. – Единственно только – я не успел все хорошо прочувствовать…
Тут Порнов почувствовал, как ее руки влекут его кверху; тело его перестало ему повиноваться; он безвольно подчинился. Блестящие мокрые глаза Мич горели колдовским огнем; он жег и плавил рассудок; Порнов мигом почувствовал себя беззащитно голым; право, это было очень неловкое чувство. И он бы отвел глаза – если бы во взоре Мич было еще что-либо, кроме мольбы и надежды.
– Скажи мне, что я не виновата, – прошептали ее губы. – Скажи, что я ошибаюсь…
– Ты не виновата, – сказал Порнов. – Верь мне – и я сделаю все, что ты хочешь.
И не успела Мич ничего сказать, как он быстро и нежно припал поцелуем к ее губам.
«Нельзя! – словно пожарный транспарант вспыхнул в голове Порнова. – Я не могу тебе этого позволить! Я принцесса…»
«Если нельзя, но очень хочется – то можно, – подумал в ответ Порнов, чувствуя, как раскрываются и тают такие твердые вначале девичьи губы. – Я люблю тебя!..»
– Нельзя! – уже вслух вскрикнула Мич и оттолкнув Порнова, выскочила из кресла.
– Почему? – кротко осведомился Порнов. – Никто же не видит!
– Не притворяйся более глупым, чем есть, – Мич стояла у пульта спиной к Порнову и делала вид, что разглядывает один из экранов. – Ты все понимаешь…
– Не понимаю и понимать не хочу, – ответил Порнов, испытывающий острейшее желание вновь обнять Мич.
– Не смей даже думать об этом, – предостерегла она, наконец повернувшись к нему лицом.
«Какая же ты все-таки красивая, – подумал Порнов. – Ты просто сводишь меня с ума; эти волшебные волосы, эти длинные ресницы, эти огромные глаза…»
– Ну, наверное, не больше, чем у циклопа, а? – нетерпеливо прервала его мысленную тираду Мич, проследовала мимо Порнова и забралась с ногами в кресло.
– Совести у тебя нет, – горестно вздохнул Порнов, страдая ускользающим мгновением, которое «остановись, ты прекрасно…»
– Совесть тут, мой верный друг…
«Вот даже как – друг…»