Отряд апокалипсиса
Шрифт:
Леон еще колебался, когда мертвую местность огласил рев. Вернее, звук, мало похожий, что на рев медведя, что на клич любого другого зверя. Слышался в нем и треск рвущихся жил, и вой снежной бури, и шипение воды, попавшей в костер. Еще Освальду, например, в этом чудовищном голосе послышались звуки, вроде тех, что издает при недомогании желудок — только гораздо громче, мощнее.
Проводник инстинктивно попятился, отойдя за спину Сиградда — как самого большого и потому более всего подходящего на роль укрытия.
Рев повторился… теперь он прозвучал уже
Двинувшись навстречу этому звуку по оскверненной земле, варвар-северянин выхватил из-за спины секиру, сверкнувшую лезвием. Сэр Андерс извлек из ножен меч и держал его наготове. Лихорадочно рылась в собственной памяти Равенна — подбирала боевое заклинание, такое, чтобы было как можно проще и действенней. Рука Освальда плотно сжимала рукоять тесака.
Все четверо ждали атаки чудовищной твари, готовые в тот же миг дать ей отпор. Вернее, думали, будто готовы, будто успеют атаковать порождение Скверны, едва оно покажется. Но, как оказалось, ничего они не успели.
Тварь возникла внезапно, точно из ниоткуда. И проворным, совсем не вязавшимся с этой тяжелой тушей, прыжком взмыла на одно из мертвых деревьев. Где замерла на мгновение, будто давая на себя посмотреть.
Обликом своим чудище если и напоминало обычного косолапого, то очень отдаленно. Шкура сделалась темно-зеленой, под стать оскверненной земле. Лапы венчали кривые когти, каждый размером с небольшой кинжал. Маленькие злобные глазки сверкали красноватым огнем. Зверь открыл пасть, в которой отчетливо виднелись острые, как у огромного пса, клыки, и вновь издало свой боевой клич.
Прозвучавший так близко, он принес людям, ступившим на мертвую землю, оцепенение, подавляющее волю и разум. Что-то подобное, говорят, испытывает кролик при виде змеи. Руки казались слабыми, голова дурная, как с похмелья; даже глаза подводили — мир расплывался, раздваивался перед ними.
А потом тварь прыгнула. Как лягушка… если, конечно, можно представить себе лягушку, весящую полторы тысячи фунтов. И обрушилась прямиком на Сиградда — сочтя того, не иначе, наиболее сильным, а значит, и главным противником.
Каким бы ни был варвар умелым во владении оружием, но эту атаку он отразить не смог. Не успел даже парировать ее встречным ударом. И даже столь могучий человек не в силах был устоять под тяжестью рухнувшей на него огромной туши.
Лапа с огромными когтями полоснула по груди и животу поверженного Сиградда, пытаясь разорвать кольчугу. Первый удар железо, правда, выдержало. Но проверять, на сколько таких ударов его хватит, соратники варвара не собирались.
Первым к чудовищному подобию медведя подоспел сэр Андерс. На ходу воткнул меч в тушу… то есть, попытался воткнуть. Клинок скользнул по шкуре, ненамного уступавшей в твердости камню — и, добро, если хотя бы оцарапал тварь.
Но даже этот, неудачный, удар не прошел для нее безболезненно. Коротко рявкнув, оскверненный зверь обернулся… и, коротко взмахнув лапой, отбросил клинок, нечеловеческой силой выбивая меч из руки рыцаря. Не выпусти тот вовремя рукоять — и лежать бы сэру Андерсу
И все же кое-чего рыцарь добился. Отравленный Скверной или нет, но чудовищный зверь оставался, прежде всего, зверем. Неразумным и тупым, в общем-то, существом, что полностью покорно инстинктам, сиюминутным ощущениям и желаниям. Чувство, хоть легкой, но опасности да сопутствующий инстинкт заставили тварь отвлечься от Сиградда. Отвлечься всего на мгновение, потребовавшееся, для того чтобы избавиться от мелкого суетливого человечка и его острой железяки. Но именно это мгновение дало поверженному варвару шанс.
Прежде чем чудовище вернулось к своей первой жертве, Равенна успела прибегнуть к волшбе… даром, что не боевой
Она воспользовалась заклинанием «Исцеления» — мгновенно затянувшим раны Сиградда, избавившим его от боли и придавшим сил. Недостаток у этих чар имелся один: чтобы вылечить таким способом хотя бы одного человека, колдун был вынужден тратить часть собственных жизненных сил. Проще говоря, становиться слабее.
Но в данном случае оно того стоило. Очнувшись и воспрянув, варвар пинком тяжелого сапога ударил в живот зверя, пытаясь оттолкнуть от себя громоздкую тушу. Когда же, приглушенно заревев, чудовище повернуло к нему свою пасть, сочившуюся зловонной слюной, а главное — когтистые лапы, встретил их верной секирой.
Первый удар натолкнулся на выставленное плашмя лезвие, второй — на древко, отчего последнее едва не разломилось пополам. Но все-таки выдержало, за что Сиградд мысленно поблагодарил Отца-Небо. А уже в следующее мгновение со всей силы рубанул навстречу звериной лапе, снова устремившейся к нему.
Лапа буквально налетела на острие секиры; столкнулась с ним. И как ни была прочна шкура чудовищного зверя, а перед ударом металла, причем еще заостренного, да нанесенным с такой силой, не устояла. Будь она подобна по крепости хоть камню, но железо все равно крепче.
Рев вырвался из пасти твари — но уже не боевой клич, способный все живое парализовать страхом, но, скорее, крик боли. Нет, чудовище не лишилось лапы. Для этого даже той мощи, что вложил в свой удар Сиградд, было недостаточно. Но зверь получил рану, на варвара и мертвую землю потекла кровь: с виду обычная, красная и теплая.
Да и без крови было заметно, что лапа повреждена и повреждена серьезно. Получив отпор, тварь попятилась, заметно прихрамывая, отчего ее движения выглядели теперь не столько угрожающе, сколько неуклюже.
Такое зрелище приободрило сэра Андерса. И он, снова держа в руке меч, ринулся на чудовище, целя острием в глаз. Единственное, замеченное рыцарем, уязвимое место на теле твари.
На беду зверь в последний миг успел немного отклонить голову, так что меч лишь слегка задел морду. Другое дело, что такая же мысль — ударить в глаз чудовищу — пришла в голову и Освальду, бросившемуся в атаку с другой стороны. Так что, отклонившись от удара сэра Андерса, зверь одновременно напоролся на нож бывшего вора. И уж тот-то не промахнулся.