Отряды в степи(Повесть)
Шрифт:
С наступлением темноты поднялся ветер и заморосил холодный дождь. Буденновцы продвигались к Платовской степным бездорожьем.
Вот и родная станица. Лишь кое-где видны огоньки, слышны отдельные выстрелы и тревожный лай собак. Буденновцы пересекли небольшую рощицу и вышли к станичному правлению. Площадь слабо освещал огонек. Буденный остановил отряд и приказал спешиться. Подозвал Баранникова и сказал, что вместе с Филиппом Новиковым он разведает, что там около правления.
Семен Михайлович поманил рукой Филиппа, и вдвоем двинулись
Керосиновый фонарь тускло освещал крыльцо станичного правления и силуэты белогвардейских всадников. Их было человек двадцать пять. Измокшие кони мерзли на ветру и не стояли на месте. Мерзли и всадники. Подняв воротники и засунув руки в рукава, они зябко передергивали плечами и негромко толковали о чем-то между собой. Вырвав из темноты кусок площади у крыльца, фонарь бросал свет на четыре станковых пулемета, хищно выставивших свои приподнятые стволы веером в стороны. Чуть ближе к саду — две конногорные пушки. На лафете одной из них, ссутулившись и обняв коленями винтовку, сидел часовой: не то дремлет, не то задумался.
— Видишь эту фигуру? — спросил Филиппа Семен Михайлович. — Подберись к нему и аккуратненько стукни, но так, чтобы он не пикнул, гад. А потом надо потушить фонарь. Делай все быстро. Ясно?
Филипп кивнул головой.
— Только действуй сразу, — продолжает шепотом Буденный. — Фонарь погасишь — это для нас сигналом будет, да гляди в оба, как кошка в темноте, под свои же клинки не угоди.
И Семен Михайлович легонько толкнул Филиппа в ночь.
Буденный вернулся к отряду.
— Как Филипп фонарь погасит — конная атака группы, — сказал Семен Михайлович Николаю Баранникову.
Филиппу стало как-то не по себе, но не от страха. Он понимал важность возложенного на него поручения, понимал, что сейчас только от него зависит успех операции всего отряда. Шагал он легко, осторожно ступая на пятку и будто перекатываясь затем на носок.
«Только бы не оступиться в этой проклятущей темноте и грязи», — думал он. Ведь любой хрустнувший неосторожно сучок, любой камешек, попавшийся некстати под ногу, мог сорвать все дело, привести к катастрофе. До часового по прямому было шагов тридцать. Но Филипп взял в сторону, чтобы подкрасться к нему против ветра. «Будет не так слышно, в случае чего», — соображал он, не сводя напряженного взгляда с затылка бандита. И, кроме этого ненавистного затылка, прикрытого меховой шапкой, Филипп ничего не видел вокруг. С каждым шагом он становился ближе к цели.
Но что это? Часовой вдруг клюнул головой в колени. Нет, обошлось, не обернулся, а, распрямившись, вновь оперся о винтовку. К дождевым холодным каплям, струившимся по лицу Филиппа, добавились такие же капли холодного пота. Вытирать лицо некогда, да и нечем. Обеими руками Филипп цепко сжимал винтовку. До бандита два последних шага, самых длинных и трудных, Филиппу кажется, что он слышит, как дышит часовой. Мгновение, еще раз приглядывается к голове, чтобы удар пришелся
Бандит какую-то долю секунды сидит, а затем медленно сползает с лафета на бок. Остается хоть и менее трудное, но самое главное — фонарь. Фонарь горит по другую сторону входа, в станичное правление. Филипп решает подойти к нему в открытую, спокойно. «Пусть они думают, что это идет свой», — решает он. Вот и последняя цель ночного рейда. Филипп бросается к фонарю и с яростью хлещет плетью по его стеклам. Вспыхнув в последний раз, гаснет, и все вокруг погружается в кромешную тьму, словно кто-то накрыл всю площадь у крыльца огромной шапкой.
Все дальнейшее произошло исключительно быстро и четко.
Прасолов, Нечепуренко, Морозов, Баранников и другие всадники ринулись на белогвардейцев из темноты так быстро и стремительно, что те даже ничего не успели понять. Впереди с клинком наголо мчался на своем коне Буденный, отстал от него на полголовы его брат Денис. Ржание коней, всплески грязи в лужах, звон клинков…
В помещении, где толпились арестованные, звякнул замок, и открылась дверь.
— Выходите.
— Ну вот и за нами смерть пришла, — тоскливо вздохнул кто-то.
— Оно, может, ночью и не так страшно смерть принять, — отозвался другой.
— Хоть днем, хоть ночью, а помирать-то ох как неохота!
Конвоиры начали связывать обреченных на смерть людей парами и подталкивать к выходу.
Через входную дверь пахнуло свежестью, неуловимым запахом приближающейся на Дону весны. Тяжелая смерть! Но как невыносима ты, смерть, вот сейчас, на пороге весны, на пороге новой жизни. Так хотелось этим обреченным начать жить по-новому, по-весеннему радостно, свободно…
— Эй, братцы! Свободные вы! Это мы, красные, выходите все, — загремел голос, по которому многие узнали Семена Михайловича.
Подоспевший Баранников, Денис Буденный и другие начали помогать смертникам быстрее освободиться от веревок и ремней, которыми они были связаны. Сообразив, что происходит, освобожденные набросились на растерявшихся конвойных, и их участь быстро была решена.
Когда с белогвардейцами было покончено, Филипп вскочил на станичное крыльцо. Там уже стоял Семен Михайлович.
— Друзья наши и товарищи, — радостно заговорил Семен Михайлович, — дорогие вы наши, свободны вы! Развязывайтесь скорее! Бейте гадов! — Буденный подозвал Баранникова: — Ты, Николай Кирсанович, заканчивай здесь, а мы пойдем в казармы. Там небось полно этих гадов. Пока не опомнились — разделаемся и с ними.
Захватив Дениса, Прасолова, Морозова, Нечепуренко и Новикова, Семен Михайлович побежал к казармам, приказав и остальным бойцам отряда следовать за ним. Семен Михайлович подошел к двери казармы и заглянул в щель. Часового внутри не оказалось. Тогда он, держа наган наготове, приоткрыл дверь.