Отщепенцы
Шрифт:
Ян и сам не заметил, как солнце перевалило за полдень. Он так увлекся разгребанием мусора, что ничего вокруг не замечал. Давно скинул куртку и рубашку – майское солнце нехило припекало – и усердно работал, голыми руками разбирая остатки строений и скидывая полусгнившие доски в одно место, чтоб потом вывезти весь мусор. В голове он уже прикинул, как все обустроит, и наметил план действий. Пот стекал по лицу, шее и груди, но он продолжал трудиться. Он был рад этому труду и с удовольствием, не жалея рук и спины, разбирал, по сути, старую жизнь для того, чтобы построить новую, лучшую.
– Бог в помощь! –
– Спасибо, – Ян пошел к человеку, продираясь сквозь высокую траву. Оторвал внимательный взгляд из-под ног и поднял его на человека. – Вы должно быть… – «ангел» закончил уже про себя.
Перед ним стояла девушка невысокого роста и непонятной комплекции под бесформенным одеянием. Но лицо… он в жизни не видел ничего прекраснее! Его черты можно было бы назвать идеальными, если б не коротковатый и совсем не по-монашески вздернутый носик. Высокие скулы красивой плавной формы обтянуты идеально гладкой кожей цвета благородного белого… мрамора. Именно это слово пришло на ум специалисту строительного дела. Но отливала она не холодным блеском бездушного камня, а светилась, словно изнутри, теплым матовым бархатом. Пожалуй, нижняя часть лица казалась тяжеловатой из-за большого рта и чересчур полных розовых матовых губ на фоне остальных аккуратных черт. Глядя на них, так и хочется провести по ним пальцем, чтобы убедиться в их мягкости и прочувствовать полноту. Кажется – надави чуть посильнее и из них потечет нектар, которым они наполнены. Сладкий, дурманящий, который можно слизать языком…
Ян перевел взгляд на глаза девушки, устыдившись своих плотских желаний по отношению к богослужебному лицу. Даже глаза цвета летнего предрассветного неба, когда еще не до конца рассеявшийся туман смягчает резкость пронзительной голубизны, были необычной формы: большие, зауженные к внешним уголкам, обрамленные густой щеточкой темных ресниц. Такого же цвета брови, почти прямые, с легким изгибом на конце. Лоб и шею скрывал черный платок. Она смотрела на него прямо и открыто, ожидая, когда он закончит оборванную на полуслове мысль. Овечки щипали траву, заполняя незапланированную паузу в их переходе. Пес стоял у ног хозяйки и с интересом разглядывал Яна.
Он понимал, что как полоумный пялится на девушку и почти пускает слюни. Наверняка, отвлекал ее от дел и задерживал своим замешательством. Плевать. Он в жизни не встречал человека красивее и хотел получить эстетическое удовольствие от созерцания ее. Заметив, что девушка также внимательно разглядывает его, немного смешался, почувствовав себя настоящим Квазимодо на ее фоне. Безобразный шрам начинался от разорванной брови, пересекал щеку и терялся в многодневной щетине – его он заработал осколком разбитой тарелки, оказавшись в эпицентре разборки, что учинили зэки в столовой. Многочисленные шрамы от рассечений по всему торсу он приобрел, активно занимаясь боксом в последние годы. Да к тому же стоит тут полуодетый –
– Вы должно быть… эээ… монахиня? – приподняв целую бровь, попытался угадать. Он не был силен в этих терминах. Губы девушки растянулись в улыбке. Он снова залип на них: вот-вот, сейчас они лопнут, и из них потечет нектар, который Ян не без удовольствия поможет убрать. Своими губами. И языком.
– Я – сестра София, послушница. На сегодня мое послушание заключается в том, чтобы собрать овец, не всех, конечно, и остричь их, пока остальные наносят визит Матушке-настоятельнице в больнице святого Георгия. Она не так давно потеряла равновесие и упала, сильно повредив ногу. Перенесла тяжелую операцию по замене сустава, но теперь уже идет на поправку.
Ян не слушал. Он конкретно залип на ее полных мягких губах, откуда вылетали тихие звуки мелодично-низкого теплого голоса, обволакивая, окутывая его со всех сторон, даря неземное чувство блаженства. Губы перестали шевелиться. Он перевел взгляд на ее глаза и… утонул в них. Сообразив, что пауза снова затянулась от того, что он ведет себя как конченный тугодум, он тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Да это не монахиня, или как она там сказала, это – сирена!
– Значит, живешь и работаешь здесь? – качнул головой в сторону монастыря. Безошибочно определив ее возраст гораздо младше себя, он позволил себе дерзость перейти на «ты». Снова ее кроткая, но сводящая его с ума улыбка.
– Живу и несу послушание.
– Как давно?
– Уже лет пять как. Со дня основания монастыря. Как рассказывала игуменья Афанасия, продавался участок, рядом с которым было много свободной земли. Его и выкупили для постройки монастыря. Правда, не весь, а лишь половину. Владельца второй половины, как ни искали, найти не смогли.
Ян хмыкнул – сам черт ногу сломит, ища его там, где он торчал. Еще и под другим именем. Кстати, и ему придется повозиться с документами, восстанавливая право собственности.
На этот раз он вслушивался в слова, чтобы опять не протупить, а потому без пауз продолжил:
– Что с деревней стало?
– Вымерла, – просто ответила девушка, – молодые уехали в город, несколько стариков доживают свой век, а больше никого и нет.
Пес, что терпеливо стоял у ног хозяйки, подошел к Яну, обнюхал его стал тыкаться мордой в ладонь, требуя ласки. Тот потрепал его по загривку.
– Вы – хороший человек, – неожиданно выдало небесное создание, комментируя происходящее.
– Многие бы поспорили, – возразил Ян, выпрямляясь.
– Многие люди? Возможно. Но не животные. Они все чувствуют. – Снова что-то непонятное, нечитаемое в ее взгляде.
Словно в подтверждение ее слов две овечки подошли к Яну и стали тыкаться в его ноги, изучая поверхность штанов и пробуя на вкус их ткань. Овцы – самые пугливые создания на планете, и те не побоялись к нему подойти! Что правда – то правда. Ян всегда ладил с животными. Они тянулись к нему по одним им ведомым причинам.