Отсекая лишнее

Брюханов Данил

К сожалению, у рассудительной части Ильи тоже не было ответа на вопрос почему стоило заказывать машину так рано. Данная часть вообще этого момента не помнила, а то скорей всего подсказала бы что-нибудь. Размышляя надо всем этим, Илья поймал себя на одной интересной мысли. «Если есть первый агрессивный и говорящий сам с собой в аэропортах, и второй, который пытается привести в чувство и одернуть, то я получается третий? Это ведь я за ними сейчас наблюдал?.. Или нет?

Так, стоп! Такими темпами и до шизофрении недалеко. Что это вообще такое с вами, Илья Маркович? С чего бы это вы начали так рано сходить с ума?»

Фрилансер тихо улыбнулся этой своей самоиронии, встал и отправился выпить кофе с бутербродом. Наконец-то, пусть и существенно после своего хозяина, проснулся и его аппетит.

Время не спеша, но неотвратимо сдвинулось, предоставив возможность наконец-то зарегистрироваться на

рейс. После, всем знакомых хождений через рамки детекторов, сканирования сумок, череды предъявления паспортов и дополнительного ожидания теперь уже в накопителе, Илья наконец-то занял свое место возле иллюминатора с видом на крыло.

Самолет вырулил на взлетную, увеличил обороты турбин и после гулкого разгона, взмыл в небо. Капли начавшегося только что дождя тонкими дорожками растекались по стеклу. За ним крупно подрагивало крыло гиганта 737-го с выдвинутыми закрылками. Иными словами, самый обычный взлет международного лайнера, которых в жизни Ильи набралась уже не одна сотня. На мониторах, вмонтированных в подголовники, шла какая-то рекламная дребедень. Фильм, как обычно, включат после, когда самолет наберет нужную высоту.

Бельштейн сидел, уперев локти в колени и смотрел расфокусированным взглядом в монитор. Лететь предстояло больше суток. Пересадок было 2 или 3 штуки — настоящее испытание для путешественника. Домой почему-то больше не хотелось, и Илья думал за что он обрек себя на эту многочасовую пытку. Все то время, что самолет выходил на намеченную трассу, Илья пытался вспомнить что же именно заставило его спешно поковать чемоданы и брать билет в Россию. И с какой бы стороны он не подходил и не присматривался к этому непростому вопросу, ответ так и оставался скрыт и не найден. Проще всего было списать эту внезапно нахлынувшую волну ностальгии и тоски по родине на забористую траву, что путешественник и сделал. Развивать другие теории было с одной стороны смешно, а с другой немного страшновато. Страх подступал от осознания возможности того, что Илья Маркович просто-напросто, не дожив еще и до 40, вдруг решил пуститься по пути схождения с ума. Или же кто-то или что-то поставило его на этот путь? Тот сон и странные симптомы на следующий день нельзя было забыть просто так. От развития этой логической цепочки становилось по-настоящему жутко. Благо она была настолько нереальна и сюрреалистична, что и поверить в нее было просто смехотворно.

Тем временем, лайнер набрал нужную высоту. Надпись: «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» погасла, и некоторые пассажиры тут же повскакивали со своих мест: кто-то пошел занимать очередь в туалет, те же, что летели группами принялись о чем-то трепаться. Ко вторым относились в основном китайцы, многочисленные, как и везде, где бы они не появлялись. Многочисленные и ужасно громкие.

Один из них, лысеющий, средних лет, издавал шуму больше других, и поэтому больше других бесил Илью. Он обернулся к заднему ряду, к своим друзьям, облокотился руками на подголовник своего кресла и, на слух Ильи, просто-таки орал во все горло. Не помогали даже вставленные наушники и поднятая почти на максимум громкость. Дальнейшее ее увеличение не привело бы ни к чему, кроме пущего дискомфорта. Еще этот китаец активно жестикулировал и строил рожи. Его друзья в ответ на это взрывались приступами хохота, часто превосходя рассказчика по децибелам. Остальные пассажиры, погрязшие, по мнению фрилансера в толерантности, почему-то все это терпели. Хватило каких-то 5ти минут, чтобы этот мерзкий китаец ненавистью к себе вытеснил все то, что было в голове хакера еще совсем недавно. Мозг программиста всеми своими синапсами был сейчас сфокусирован на ненависти. Но, что прикажете делать? Звать стюардессу и жаловаться — глупо. Подходить самому, делать замечание — странно, да и вряд ли те китайцы говорили по-английски. Бельштейн сделал этот вывод, основываясь на, как ему виделось, чрезмерной простоте лица громогласного рассказчика. Такой вряд ли говорил на чем-то, кроме диалекта своей деревни.

Илья закрыл глаза, попытался расслабиться. Мозг был против. Осознание своего бессилия перед проблемой вкупе с раздражением только сильнее распыляли чувство гнева и неприязни. Просто так подойти и сунуть в рот китайца его же собственную полетную подушку тоже было из ряда вон и грозило неприятными последствиями. Все-таки это был не вахтовый борт Сургут-Томск.

Так и сидел Илья, скрепя зубами от злобы и бессилия. А потом кое-что случилось. А именно то, чего в принципе не должно случаться в современных самолетах. А началось все вот с чего.

Лайнер вдруг сильно тряхнуло. Это был точно удар днищем о что-то, будто о скалу. Вот только никакой скалы не было. Под летящим Боингом во все стороны от горизонта до горизонта расстилал свои просторы индийский

океан. Потом самолет кинуло вверх. Илью подбросило на сидении, после чего он мертвой хваткой вцепился в подлокотники кресла. Тоже самое сделал и его сосед по ряду. Мужчины переглянулись. На обоих лицах застыли нервные истерические ухмылки. Тут же зажглось оранжевым табло «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» и по-английски, голосом капитана заговорили динамики, призывая сохранять спокойствие и следовать инструкциям экипажа — самолет входил в зону турбулентности. Салон мелко задрожал, но сильных толчков пока не было. Это дало пассажирам возможность пристегнуть свои ремни. Включилось освещение кабины, и Илья увидел, как одна из стюардесс, держась за спинки кресел, быстро пошла куда-то по направлению к носу Боинга. Плакали дети, те китайцы, кажется, заголосили еще громче, все утонуло в общей какофонии. Это было просто нестерпимо. Это стало бесить Илью еще сильнее чем раньше. И, возможно, виной тому были перебои в освещении кабины, но мир стал все больше наполняться красными тонами, будто советский ребенок переместил ползунок, отвечающий за красный спектр старого кинескопного телевизора в крайнее правое положение.

У русских людей, особенно взрослых мужчин существенно притуплен инстинкт самосохранения, по сравнению с людьми из других стран. Такое наблюдение Илья вынес уже давно. Вот и сейчас, вместо того, чтобы бояться и вместе со всеми, предаваясь коллективной панике, психически сосредоточиться на преодолении зоны турбулентности, хакер продолжал гневаться. Он сжал челюсти и припал к иллюминатору. Погода была ясная, солнце из красного превратилось в нежно-нежно оранжевое, неуклонно восходя по своей вечной дуге. Облаков не было практически полностью, разве что рваной дымкой местами парили легкие, даже не облака, а дымчатые перышки. С высоты одиннадцати тысяч метров гладь океана выглядела застывшей, точно нарисованной густыми мазками. Но под ней, там в толщах вод, Илья не знал, как это объяснить, но он чувствовал что-то. Что-то неизмеримо древнЕе копошащихся на поверхности, а иногда, как сейчас, забирающихся в синюю высь, букашек. Это непостижимым образом успокоило путешественника. Он понял, что перед лицом этой довременной древности, безразличной в свой мудрости, ничтожная тряска каких-то 200–250 людишек — это просто смешно, а когда понял, то улыбнулся, первый раз с начала полета.

Тут самолет тряхнуло еще раз и очень сильно. Сначала вверх, а потом бросило вниз. Словно исполинская невидимая рука взяла его и решила хорошенечко потрясти. Стюардесса не успела дойти до телефонной трубки. Последний воздушный удар был такой силы, что, не удержавшись, она полетела вверх между рядами багажных отделений и головой сильно ударилась о потолок. Следующий бросок стихии тряхнул алюминиевый корпус в противоположном направлении. Стюардесса не успела сгруппироваться и воткнулась в ринувшийся ей навстречу пол, коленями. Крик боли, открытый перелом и кровь. Сам момент удара Бельштейн не видел, но он обернулся на крик посмотреть, что же случилось. Подняться с кресла не давал ремень. Он вытягивал шею максимально, и все что мог увидеть — это головы пассажиров, повернутые в проход. Струйка крови показалась на серой ковровой дорожке из-за ряда впереди стоящих сидений. Любопытство Ильи заставило его отстегнуть ремень. Он встал, протиснулся мимо пораженного соседа и вышел в проход. Чудовищная тряска продолжалась. Дети ревели и орали навзрыд, адским хором мучеников атакуя перепонки. Но Илья казалось перестал их слышать или просто не хотел больше обращать на это внимания. Он увидел корчащуюся от боли девушку в синем костюмчике. Одна ее нога неестественно выгибалась из-под юбки, а чуть ниже коленного сустава, вспоров мясо, торчала оголенная белая кость. Девушка плакала от шока и боли. В глазах ужас, вокруг глаз черные круги растекшейся туши. К ней подбежал бортпроводник — парень. Он что-то громко говорил в зал, одной рукой придерживая коллегу под голову. «Спрашивает есть ли доктор на борту», — даже не услышал, а скорей догадался Илья.

Повинуясь какому-то темному, инстинктивному наитию, в веселом спокойствии он пошел по коридору вперед. Держался за кресла он легко и непринужденно, так просто было удобнее рукам. Каким-то необъяснимым образом Илья был уверен в том, что с ним сейчас ничего не случится. Проходя мимо того китайца, Илья левой рукой, вместо того, чтобы взяться за кресло, схватил громкую темноволосую голову. Оперся всем телом и сильно сжал, а потом и потянул за волосы. Почувствовал некоторое облегчение. Приятное дурманящее облегчение, мурашками удовольствия скользнувшее по предплечьям. С каждым новым шагом по охваченному паникой самолету, ему становилось все лучше и лучше. Подойдя к покалеченной девушке, он просто кивнул в ответ на вопрос, даже не слыша его. «Да, да, паренек, я врач. А кто же еще!»