Отсекая лишнее

Брюханов Данил

Вот она, жертва стихии, лежала в неестественной позе и с надеждой смотрела на него. Илья тронул травмированную ногу, пощупал икру. Глаза стюардессы в ответ брызнули слезами от боли. Илья же не видел в ней человека, был глух к ее страданию. Перед собой он видел манекен или куклу для игры. Все люди с надеждой смотрели на него. Эманации боли, сочувствия, страха — он чувствовал все это. Чувствовал так, как если бы это был приятный свежий бриз, внезапно налетевший в жару. Кто-то там внутри него задавал какие-то вопросы. Голосом тонким и еле различимым, как писк комара, спрашивал, какого черта он делает и что себе позволяет, насколько все это дико и неправильно. Ответом была лишь снисходительная усмешка

этому голосу.

Сломанной окровавленной игрушкой тело лежало перед ним. Бельштейн, понятное дело, не был никаким доктор. Он был айтишником, программистом или даже иногда кибер-преступником, если угодно, но доктором — ни разу. Однако сейчас, живое, подконтрольное тело в его руках вызывало интерес и давало чувство особой власти. Если что-то подобное чувствуют настоящие доктора, то Илья их сейчас прекрасно понимал. Помимо контроля раскрытое, кровоточащее тело пульсировало энергией. Вместе с кровью, та выходила из него, наполняя собой окружающее пространство. Илья прикасался к поврежденной ноге, сжимая то там, то тут, делая вид, что осматривает несчастную. Он заметил, что с каждый нажатием и вспышкой боли от этого нажатия, та самая энергия вместо равномерной струйки, рвалась наружу сильными, упругими толчками.

Илья взял голень девушки о обе руки, провел пальцем по разорванному мясу, прикоснулся к оголенной кости — девушка закричала. Новоиспеченный врач же, делая вид, что хочет успокоить, взял ладонью, перепачканной в крови, девушку за щеку, погладил. Крики боли чуть утихли, но остались всхлипы и стоны, слезы, сопли и черные подтеки туши.

«Почему бы и нет», — весело подумала какая-то часть Ильи. Он уже устал и просто не хотел разбираться и рефлексировать по этому поводу. Просто делал, что чувствовал и что хотел.

Перехватив ногу: левой рукой под коленку, а правой за щиколотку, Илья сильно дернул на себя и вниз. Девушка закричала так, что заложило уши, а потом отключилась и обмякла в руках державшего ее стюарда. Критически осмотрев работу, Илья заметил, что кость скрылась куда-то в недра ноги, а сама нога вроде как лежала теперь вполне естественно. Даже вылезшее наружу мясо, было теперь гораздо больше внутри, чем снаружи. Создавалось впечатление, что пара швов и нога вообще станет как новенькая.

Каким-то не своим, не узнаваемым голосом Илья спросил что-то, чем можно было перевязать рану. Дела ведь надо доводить до конца. Люди тут же в порыве солидарности, дали разных тряпок, стюард тем временем вернулся из самолетных закромов с неким подобием шин — двух дощечек около метра длиной и аптечкой. Илья распотрошил аптечку, вылил почти бутылек перекиси водороды на рану, та зашипела белой пеной. Затем он наложил, сложенный во много слоев бинт на зияющую кровоточащую трещину, приложил доски, сказал стюарду держать так, а сам перемотал все это остатками бинта и предложенными тряпками. Затем немного подумал и добавил жгут сверху на бедро. Не хватало еще, чтобы больная истекла кровью, после всех затраченных на нее усилий.

Потом стюард долго тряс Илью за руку, рассыпаясь в словах благодарности, люди тоже говорили «спасибо», хлопали по плечам и пожимали Бельштейну его окровавленные руки. В голове же у него фонило, мысли путались и мешались. Вычленить что-то в их хаосе было решительно невозможно. Лишь одно было ясно: уже очень давно Илье не было так по-настоящему не скучно.

Болтанка тем временем прошла сама собой. Или просто люди перестали обращать на нее внимание, отвлекшись на более интересные вещи? «А может ее функция была исчерпана, вот она и закончилась?..», — подумал Илья, приходящий в себя. Боинг продолжал свой полет над бескрайним океаном.

* * *

Остаток полета прошел спокойно и без происшествий. Илья смотрел фильмы, слушал

музыку в телефоне, что-то там ел, другими словами вел себя ровно так же, как и большинство авиапассажиров. После того кровавого случая со стюардессой, ему стало очень хорошо и спокойно на душе. Все обрело некий смысл и внутреннюю гармонию. Так бывает, когда человек находит свое место в окружающей действительности. Пусть и лишь на какое-то время. Но, скажите, много ли в мире постоянного? Обрести себя пусть и ненадолго — уже неплохо. Кому-то не дается и этого.

Попробовав себя в роли доктора, Илья действительно взглянул на мир другим взглядом, тем, которым уже давным-давно не смотрел. В кресле бизнес зала Дубайского аэропорта — места первой пересадки, было комфортно и прохладно. Не верилось, что за окном злое солнце прямо сейчас методично и без устали продолжает выжигать бедную обезвоженную землю. Пока борта взлетали и садились, сменяя друг друга, у Бельштейна была уйма времени обдумать свою внезапную вспышку кровавого упоения болью. Осторожно, с разных сторон, он подходил к этому феномену. Да, именно феномену, никак иначе. Это слово подходило лучше всего, ведь раньше фрилансер не наблюдал в своем поведении и реакциях ничего подобного. Моменты, когда мир приедался, начинал бесить и вызывать отторжение, разумеется были и у него, но еще никогда прежде они не оборачивались драйвером для полного внутреннего преображения, как случилось в самолете. Сейчас история со стюардессой воспринималась как что-то произошедшее не с ним; как будто его тело просто взяли в аренду, и чья-то злая воля, облачившись в немолодой уже кожаный мешок, пошла куражиться и веселиться.

Ко всему прочему, еще и память подводила, не давая возможности детально воспроизвести в голове свои чувства. Она не то, чтобы отключалась, но всякий раз, когда Илья пытался подробно вспомнить и дать оценку своим новым пережитым состояниям, эти воспоминания словно накрывал кто-то дырявым черным покрывалом, через которое почти ничего невозможно было разглядеть. Да, он помнил свои действия, но вот мысли, оценку ситуации, то, что побудило его поступить именно так — этого в голове воспроизвести не мог. Говоря уж совсем по-простому: он прекрасно помнил следствия, но абсолютно не помнил причин.

Механически выполняя привычную предполетную рутину в аэропорту, и после, уже сидя в кресле очередного огромного лайнера, готовящегося ко взлету, фрилансер не переставал размышлять. То, что он испытал, все это походило на какое-то психическое расстройство. Илья знал очень мало из области психиатрии, поэтому и не спешил ставить самому себе диагноз. Единственное, что приходило в голову — это начать пользоваться диктофоном для записи своих мыслей. Хороший способ, но сомнительный для использования на публике. Однако, пока ничего лучше придумать он не мог. «По крайней мере, с этим уже можно будет пойти к доктору», — невесело усмехался про себя Илья, — «ведь если я действительно не отдаю отчет своим действиям, то я и не смогу описать это специалисту».

Увлеченный всеми этими мыслями и прикидками, компьютерщик практически не заметил, как самолет приземлился последний раз за этой долгий перелет. Ранним дождливым утром измотанного путешественника наконец то встретили огни родного Шереметьево. Тут по-хорошему полагалось испытать душевный подъем и радость после долгой разлуки с домом, тем более ради этого была покинута одна из любимых стран, но не тут-то было. Илья был спокоен и умиротворен, а может просто вымотан перелетами. Тревожные мысли не отступили, нет, но разум, устав изучать их, разглядывать с разных сторон и прикидывать что к чему, просто задвинул все это куда подальше. Нервничать и сокрушаться было объективно не с чего, но и та самая, полагающаяся по случаю радость, никак не хотела ощущаться.