Отступление
Шрифт:
– Будет, будет...
– донеслось изнутри.
– Проходи, Георгий Георгиевич. Не стесняйся.
Откинув полог, генерал решительно шагнул внутрь.
– Уж извини, что обстановка не генеральская, но мне и по званию не положена, - усмехнулся Ильин.
Действительно, в отличие от 'апартаментов' Геверциони здесь не было стола, да и стульев всего два. Георгий понимал, что полковник шутит: какие уж тут 'излишества', если и офицеры, и бойцы, включая самого генерала спят на подстилках их хвороста и ветоши в спальных мешках. А верх комфорта - керосиновая дампа или комплект бритвенных принадлежностей.
– Не страшно, Иван Федорович, - принял игру
– Мы по-простому поговорим, без роскоши. Так сказать по рабочее-крестьянски.
– Ну тогда слушаю тебя, Георгий, - Ильин решительно опустился на один из стульев, взмахом руки пригласив последовать и гостя примеру. Геверциони как можно уверенней пересек помещение. Тяжело опираясь на трость, он как мог небрежно опустился на табуретку.
– Георгий, - с ходу начал Ильин. Все время, пока генерал старательно делал вид, что здоров и бодр, полковник не отрываясь наблюдал за спектаклем. Выражение сомнения, и даже крайнего неодобрения не покидало лица - лишь становилось суровей.
– Мне очень, очень не нравится твое состояние.
– Все хорошо, Иван Федорович, не беспокойтесь...
– Геверциони попытался было уйти от ответа. Но провести зоркого полковника не удалось.
– Не надо, - с досадой отмахнулся Ильин.
– Сказки можешь рассказывать своим протеже - и без того в рот заглядывают в надежде на откровение. Или Лазареву - тому сейчас вообще хоть кол на голове, все не заметит. Но я-то тебя не первый год знаю. И хочу по-товарищески предупредить: опасную игру ты затеял. Командир - не зеленый новобранец, которому стыдно по любому поводу к врачам бегать. Тот хоть и тоже дурак, так молодой. Молодость, ей ещё простительно. Да и то - за жизни товарищей должен переживать - все же в бою спиной к спине стоят. Если подведет, с кого спрашивать? А ты же взрослый человек! Можно даже сказать пожилой и умудренный опытом. И что? Посмотри на себя. Хуже всякого мальчишки.
– Иван Федорович...
– Геверциони попытался было вновь переменить тему, но безуспешно.
– Я ведь о серьезных вещах пришел говорить...
– Да что ты заладил одно и то же!
– вознегодовал Ильин, всплеснув руками.
– Деловой какой! Твои художества сейчас тоже между прочего важное дело. И не прерывай меня, и так довольно уже наговорил. Теперь умного человека послушай...
Ильин порывисто встал, принялся расхаживать по палатке, активно жестикулируя:
– Сейчас не мирное время, когда с командира спрос невелик. Это раньше ты мог так-сяк поворачивать. Сейчас - забудь! Боец спит, марширует или в атаку идет - и в любой миг за ним обязан быть командир. Тогда людям спокойнее, раз все под контролем. А нет командира - считай и бригады нет. Кончилась.
Предпосылка в нежелании слабость показывать верная. Раз генерал, то будь любезен не распускаться перед подчиненными: всегда будь опрятным, уверенным, твердым. Но до абсурда доводить нельзя. А ты как раз к тому идешь. Рана - не паника, болезнь - не слабость. Они от сидения на месте да силы воли не проходят. И твоя прямая служебная обязанность брать ноги в руки и бегом в санчасть.
Я тебе, Георгий, удивляюсь. О чем ты вообще думаешь? С бумажками ко мне прибежал, точнее приковылял. Да я дано уже написал тебе обращение! Что же ты думаешь, один такой умный? Так вместо того, чтобы самому за каждым вопросом следить, лучше бы делом занялся.
У нас впереди тяжелый ночной марш, так на что надеешься? Что от бега пройдет? Так это зря. Не пройдет, точно. И что потом? Когда трагично и пафосно на глазах бригады без чувств упадешь? Кому в итоге будет легче?
–
– Однако давайте все-таки вернемся к насущным проблемам.
– Это следует расценивать, как обещание обратить внимание на здоровье?
– лукаво прищурив глаз поинтересовался Ильин.
– Да, - ответил Геверциони, - Можете считать, что мне стало стыдно и я осознал ошибки юности.
– Черт с тобой...
– вздохнув, полковник тяжело опустился обратно на стул.
– За руку тащить не буду. Если своей головы нет - чужие мозги не вставишь. Только все же подумай хорошенько, что и как делаешь. А теперь, товарищ генерал-майор, слушаю ваши вопросы...
...В итоге небольшого двустороннего собеседования удалось выработать приблизительный план мероприятий. Прежде всего, составленное Ильиным обращение переписали пару раз. После - передали командирам полков, чтобы те уже доводили комбатам и дальше по цепочке. Таким образом Георгий и Ильин намеревались довести до бойцов информацию как можно раньше. Но, что важнее, дать время на осмысление.
Параллельно связистам дали поручение подключить к чудо-проигрывателю сильный динамик. В идеале - колонки. Справились с заданием люди Троекурова блестяще: отыскав таки в вещмешке запасливого коллеги снятый еще с капсулы пятидесятикиловатный динамик, немедленно смонтировали. Получившийся монстр Франкенштейна получил помимо устрашающей внешности еще и громовой голос.
И вот теперь, сидя в палатке, Геверциони ждал окончания построения. Бойцы уже знали, что происходит. Особого негодования известия не вызвали, хотя радости тоже не отмечалось. Безусловно, сказалась в первую очередь серьезная дозированность в подаче информации. Сообщив о ситуации в целом, умолчали про запись с обращением очередного первого канцлера. Решили так не из низменного желания скрыть правду. Ильин предложил не торопить события - не оставлять людей наедине с потрясением. Но и без того бойцы жаждали ответов командования.
Геверциони вновь - уже в который раз за последние дни - горько усмехнулся. Заложив руки за голову, откинулся на спинку стула. Та прогнулась слегка с настораживающим скрипом, но выдержала. Сомнения безжалостно терзали нутро генерала. И немудрено: Геверциони прекрасно понимал - несмотря на новые данные объективной информации о происходящем по-прежнему нет. И все, что он может предложить бойцам - несчастные крохи. Домыслы, догадки вперемешку с откровенной пропагандой.
Еще два дня назад подобная этическая дилемма просто не могла бы прийти в голову. Как ни тяжело признать, но тогда для Георгия многое имело бы смысл лишь как игра ума, часть обще картины, исходные положения задачи требующей решения.
Теперь все внезапно стало по-иному. Геверциони даже себе не мог с уверенностью сказать: рад переменам или опечален. Поневоле сроднившись с подчиненными, воспринимать их с точки зрения статистики и логики казалось кощунством. А это значило, что отныне и впредь принятие сложных, тяжелых решений станет лишь много сложней. Личное восприятие неизбежно станет давить на волю. В итоге может сложится такая ситуация, когда не успеешь принять нужное решение из-за развившейся слабости.
Слова, что Георгий высказывал по поводу значения личности в общем успехе, безусловно, искренни. Раньше Геверциони намеренно ограничивал рамки личной ответственности узким кругом. Увы, зачастую стремление не брать дополнительное бремя характерно для человека. Но волей обстоятельств рамки привычного круга многократно расширились.