Оттенки
Шрифт:
— Но я не хочу расставаться, не хочу!
— Луду, дорогой, ты должен хотеть, должен хотеть ради нашего счастья. Я тоже не хочу, но…
— Ты тоже не хочешь, и все-таки ты хочешь… Ты несешь несусветную чушь.
— Я должна хотеть, потому что я глупая. Мы с тобой все равно не пара, ты и сам это знаешь.
— Нет, не знаю.
— Знаешь, да признаться не хочешь, боишься меня задеть, боишься меня обидеть. Ты всегда поступал так, берег меня и лелеял, молча выносил мою необразованность. А поживи мы с тобою подольше, пришлось
Слова девушки заставили молодого человека задуматься. Не было ли в них доли правды? Но чувства были сильнее доводов разума, и Лутвей сказал:
— А что будет с тобой, если мы расстанемся? Тебе придется выносить насмешки и издевки.
— Мне в любом случае придется пройти через это, не все ли равно — днем раньше или днем позже.
— Но я не хочу этого, не хочу ни за какие блага мира.
— Я умоляю, Луду! Поверь мне, чем раньше мы расстанемся, тем будет лучше для нас обоих.
— Для тебя, может быть, и лучше, а для меня — нет.
— И для тебя тоже, поверь мне наконец.
— Почему?
— Мне кажется, они правы, те, кто говорят, будто ты из-за меня ничего не делаешь, будто ты из-за меня спиваешься.
— Сначала я в запальчивости глупость сказал, а теперь ты ее повторяешь.
— Это вовсе не глупость. Ответь, что ты успел сделать за эти два года? Ничего. Если мы останемся вместе, все так и пойдет. Помнишь, ты говорил мне однажды, что тебя ждет большое будущее, но при таком положении вещей из тебя не выйдет ничего. У меня все время болит сердце, я виню себя, я чувствую, что гублю твою жизнь. Я не хочу, чтобы это продолжалось. Мне хочется увидеть тебя известным, всеми уважаемым, как приятно будет тогда подумать: «Когда-то он принадлежал мне». Думая так, я буду счастлива даже в самой убогой каморке.
Лутвей слушал. Он уже почти поверил словам девушки.
— Но я-то вряд ли почувствую себя счастливым, зная, что ты думаешь обо мне, живя в какой-то каморке. Я не хочу, чтобы ты оказалась бог знает где.
— Да я и не окажусь, не бойся, Луду. Неужели ты так мало в меня веришь. Ты ведь сам сказал мне однажды, что я очень похожа на жену, только ребенка недостает.
— Да, сказал, но — кто знает. По правде говоря, ты девица отчаянная.
— Нет, Луду, за меня ты можешь быть спокоен.
— Но я не могу быть спокойным, по крайней мере, пока ты одна.
— В таком случае я выйду замуж.
— За кого? За этого слесаришку?
— Не все ли равно, хотя бы и за него.
— Это было бы ужасно!
— Тогда за кого-нибудь другого.
— Неужели тебе безразлично, за кого выходить.
— Да, пожалуй. Главное, чтобы ты успокоился. А у меня жизнь уже позади, по крайней мере, так мне кажется.
— Тикси, моя милая, несчастная Тикси!
Молодой человек погладил руки девушки.
— Может быть, ты уже присмотрела кого-нибудь
— Не знаю… может быть, найдется.
— Значит, у тебя еще кто-то есть!
— Может быть, и есть.
— Могу я спросить — кто?
— Лучше, если бы ты не спрашивал.
— Но я хочу знать, я не могу иначе.
— А если это тебя опять расстроит.
— Ну и что с того, главное, чтобы я знал.
— Нехорошо быть таким любопытным.
— Неужели ты даже сегодня не можешь удовлетворить мое любопытство?
— Оставим это, прошу тебя.
— Я тоже прошу.
— Дорогой Луду, не надо этого касаться. Позволь мне помолчать, уткнувшись головой в твои колени, позволь мне забыться, может, это уже не повторится никогда. Мне так хорошо у твоих колен, мой Луду. Я навсегда запомню эту минуту, где бы я ни была. Буду помнить, что я люблю только тебя, буду думать о нашей любви.
— Неужели так трудно сказать? — настаивал молодой человек.
— Да, а почему, и сама не знаю.
— Скажи все же, я так хочу.
И девушка прошептала, прижимаясь щекой к колену молодого человека:
— Мерихейн.
— Что?! Мерихейн?!
Лутвей приподнял голову Тикси и недоверчиво посмотрел в ее заплаканные глаза.
— Да, — ответила девушка лишь движением губ.
— Он уже говорил с тобою? — спросил Лутвей возбужденно.
— Ты опять сам себя дразнишь. Я просила тебя не спрашивать, а ты никак не отстанешь.
— Никого я не дразню, просто хочу знать, говорил он уже или нет.
— Ничего он не говорил.
— Откуда же ты это знаешь?
— Ничего я не знаю.
— Тогда зачем ты говоришь?
— Ты так настаиваешь, что мне приходится говорить.
— Я никогда не заставлял тебя лгать.
— А я никогда и не лгала.
24
Идиллическое настроение молодых людей словно ветром сдуло. Тикси поднялась с пола и сидела в полной растерянности. Лутвей несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, затем сел рядом с девушкой.
— Скажи-ка наконец, моя милая, что за комедию ты сегодня ломаешь? — начал молодой человек. — На душе у тебя что-то есть, в этом, пожалуй, не приходится сомневаться. Только ты с помощью всяких ухищрений так и норовишь увильнуть в сторону. То у тебя ребенок, то у тебя слесарь и ребенок, теперь уже Мерихейн, может быть, скоро и к Мерихейну ребенок прибавится?
— И прибавится, — ответила девушка; слова молодого человека ее задели.
— Ну, разумеется! Хотел бы я знать, а у ребенка тоже будет такая же блистательная макушка, как у его отца?
— Макушка у Мерихейна пока что еще не блестит.
— Ах, еще нет? Но скоро будет.
— Скоро у всех будет.
— И ноги колесом, как у еврея-жестянщика?
Девушка не ответила.
— Может быть, ты мне наконец скажешь, где в твоих словах правда, где ложь? — настаивал молодой человек.