Оттенки
Шрифт:
— В таком случае я приведу Тикси, — сказал Лутвей.
— Кто такая Тикси? — поинтересовался Мерихейн.
— Это тайна, — ответил Кулно. — Большая тайна. Когда увидишь, поймешь.
— Что ты со мною, стариком, в прятки играешь! — Мерихейн усмехнулся.
— Кто знает, на что вы, поэты, способны, — засмеялся в ответ ему Кулно.
6
Проснувшись на следующее утро на скрипучем диване, Лутвей услышал, как Мерихейн сказал прислуге:
— Может быть, сегодня вы немного
Хлопнула дверь, вероятно, это ушел Мерихейн.
Лутвей хотел взглянуть, сколько времени, потянулся было рукой к карману жилета, но вспомнил, что отнес часы в ломбард.
В комнате было довольно прохладно. О том, что квартира холодная, Мерихейн дал понять Лутвею еще вчера, — перед тем как пойти спать, он сложил на стуле возле постели молодого человека все из оказавшегося под рукой, чем можно было укрыться. В доме Хелене было теплее.
Лутвей попытался снова заснуть, но это ему не удалось. Волей-неволей пришлось подняться с постели.
— Сколько времени? — спросил он у прислуги.
— Не знаю, господин унес часы с собою.
— Мои остановились.
— Должно быть, девятый час, господин уходит на службу в восемь.
— Чем он занимается?
— Господин же — писатель.
Последнее слово женщина произнесла с подчеркнутой почтительностью и добавила:
— Господин вернется не раньше вечера, он дома не обедает. А иной раз припозднится, так и ночью придет. Я разведу примус к восьми часам, а выходит, вовсе без надобности.
— А хозяин ваш богатый?
— Господам самим лучше знать. — Женщина усмехнулась.
— Стало быть, он возвратится только вечером, в восемь часов?
— Да, к восьми часам я развожу примус.
Лутвей тоже решил вернуться домой к вечеру. Но получилось иначе. Около двух часов дня он встретил на улице Тикси и захотел показать девушке свою новую квартиру. Тикси сопротивлялась, ссылаясь на недостаток времени, но в конце концов все же позволила увлечь себя в чердачную комнату, собираясь войти туда только на одну минутку.
— Как? Ты живешь не один?! — воскликнула Тикси, едва переступив порог комнаты, вид у нее при этом был явно разочарованный.
— Нет, не один.
— С кем же?
— Отгадай.
— С Кулно?
— Не болтай глупостей, ты же знаешь, где квартирует Кулно.
— Кто же с тобой живет? Скажи!
— Слушай и удивляйся: Андрес Мерихейн.
— Что? Мерихейн?
Тикси даже ухватилась рукой за Лутвея.
— Собственной персоной, — подтвердил Лутвей.
— Говорят, Кулно вчера подложил ему свинью.
— Кто это тебе сказал?
— В городе говорят.
— Ого, значит, история эта уже и до тебя дошла, только, как водится, в искаженном виде.
— А как ты сюда попал?
— Я и сам хотел бы это знать. Наверное, я обязан этим Кулно, он хорошо знаком с Мерихейном.
Тикси расхаживала по комнате, заглядывая во все углы и закоулки. Наконец девушка сказала:
— У вас четырехкомнатая квартира.
—
— Как так?
— Говорит, что у него одна комната, он называет ее залом, просто у комнаты этой — три ниши. Посмотри сама, дело обстоит именно так. В одной нише живу я, и это, по чести говоря, — кухня, даже плита стоит. Когда на кухне готовится пища, ароматом ее можно наслаждаться во всех уголках квартиры, а когда Мерихейн спит в своей нише, я могу слышать его поэтический храп.
— Он громко храпит?
Этого Лутвей не знал и потому продолжил свои разъяснения:
— Если кто-нибудь входит сюда с черного хода, то вносит с собою в зал целый букет запахов винтовой лестницы. Разве это не счастье — жить здесь, есть, пить и спать, а главное — принимать гостей!
— У твоей комнаты, оказывается, есть свой выход, — с радостной многозначительностью заметила Тикси, когда они вошли в нишу, где Лутвей спал ночь. Вместо скрипучего дивана здесь уже стояла железная кровать с матрацем, — вероятно, об этом по распоряжению Мерихейна позаботилась прислуга. Прилив странной нежности к писателю охватил Лутвея, но, ощутив рядом с собою Тикси, он уже не мог понять, действительно ли эти чувства относятся к Мерихейну, а не к девушке.
— Не трогай меня, — сердито сказала Тикси, хотя волнение молодого человека сразу же передалось ей. — Мне надо идти на работу, ты испортишь мою прическу.
— Слушай, Тикси, мы скоро устраиваем вечеринку.
— Что еще за вечеринку?
— Новоселье.
— Здесь?
— А где же еще, отпразднуем мое вселение в новую квартиру. Ты тоже придешь.
— Нет, не приду.
— Нет, придешь. Мерихейн разрешил пригласить женщин, но с условием: только молодых и — чем легкомысленнее, тем лучше.
— Ты считаешь, что я подхожу?
— Еще как! Знаешь что, надень свое коричневое платье.
— Оно же старое.
— Не беда, что старое, зато оно тебе идет. Я люблю это платье, в нем есть что-то от тебя самой, от твоих движений, характера. Ты в нем такая забавная, грациозная, легкая. Так и хочется посадить тебя на ладошку и подкинуть. У меня иной раз бывает такое странное настроение: схватил бы хоть луну, хоть само солнце и метнул бы, словно диск.
— Ах ты, мой месяц ясный, мое солнышко! — Девушка улыбнулась молодому человеку, прижалась к нему. Но вдруг, словно спохватившись, спросила совершенно другим тоном: — А когда вечерника будет?
— Еще не решили, но скоро, на днях.
— Кто придет?
— Наши ребята, может быть и кое-кто из девиц.
— Кулно будет?
— Разумеется.
— Мне не хочется его видеть.
— Ты что-нибудь против него имеешь?
— Я его боюсь.
— Он же хороший парень.
— Все равно. Даже не то, чтобы боюсь, а так… Помнишь, он первый раз встретился нам на опушке леса, мы еще шли, знаешь, туда… это было в самом начале…
— Помню… ну?
— Я с тех самых пор боюсь его. У него такие странные глаза.