Отважная лягушка. Часть 3

Анфимова Анастасия Владимировна

– Не сметь утраивать драку в базилике!

Его начальственный рык мгновенно перекрыл царивший в зале гомон.

– Сейчас моя очередь!
– гневно возразил возмущённый посетитель, играя желваками на покрытом щетиной лице.
– Я с утра стою! Семь горшков успел бы сделать!

– Хочешь сказать, что очень занят, а я здесь прохлаждаюсь?
– насупился регистор Трениума.
– Это мой коскид, и мне нужно к квестору Саску. Или хочешь, чтобы я его к себе наверх вызвал? Тогда вы его сегодня точно больше не увидите!

Отпустив

побледневшего мужчину, нетерпеливый гончар смутился.

– Подходите, госпожа Юлиса, - подозвал дядя племянницу.

Ника увидела два письменных стола. Один - у самой стойки, второй - в глубине помещения. За передним восседал невзрачный человечек с покрасневшими глазами и плохо выбритым лицом.

При виде начальства квестор попытался угодливо улыбнуться.

– Чем могу услужить, господин Септис?

– Моя племянница, госпожа Ника Юлиса Террина, желает дать свободу своей рабыне, - надменно проговорил тот.

– Купчая у вас с собой, госпожа Юлиса?
– к немалому её удивлению поинтересовался квестор.

– Нет, - растерянно покачав головой, девушка беспомощно посмотрела на дядю.

Она даже не представляла, что в Империи на покупку живого товара нужен какой-то документ. Заваливая мозги названной дочери правилами этикета, родословной славных предков и сочинениями каких-то замшелых мудрецов, Наставник совершенно упустил из вида сведения, необходимые Нике в обычной жизни.

– Она прибыла с Западного побережья, - пришёл на выручку регистор Трениума.
– А там с торговлей рабами никогда порядка не было.

Квестор задумчиво почесал лысеющую макушку. Ещё недавно ворчавшая очередь затихла. Люди с интересом наблюдали за происходящим.

– Кто-то сможет это подтвердить?
– заметно робея, проблеял Саск, слегка втянув голову в плечи и явно разрываясь между служебным долгом и почтением к начальству.

– Я!
– гордо заявил Итур Септис Даум.

– Тогда, конечно, господин Септис, - заискивающе улыбнулся квестор, пододвигая одну из лежащих на столе стопок папирусных листов, сшитых на манер толстой амбарной книги.
– Сейчас, сейчас.

Быстро отыскав нужную страницу, он потянулся за торчавшим в чернильнице пером.

– С вас двадцать риалов, госпожа Юлиса.

За время своего путешествия Ника уже успела усвоить нехитрую истину, состоящую в том, что в этом мире за всё принято торговаться, поэтому усмехнувшись:

– А почему так дорого?
– стала отвязывать от пояса кошелёк.

В очереди кто-то нервно захихикал.

Квестор недовольно зыркнул на дерзкую посетительницу, но вспомнив, кому и кем она приходится, снизошёл до объяснения:

– По закону отпускную грамоту следует писать на лучшей телячьей коже. Отсюда и цена, которую назначает сам регистор.

При этих словах он указал глазами на сурово молчавшего начальника. Мигом прикусив язык, девушка безропотно выложила на стойку двадцать серебряных монет.

–

Как будут звать отпущенницу?
– деловито поинтересовался Саск, сгребая деньги.

Ника уже знала, по местным традициям имя получавшего свободу раба, как правило, остаётся прежним, если, конечно, оно звучит достаточно благозвучно, а вот то, что на родине попаданки называют "фамилией", присваивают по имени бывшего хозяина. Вот только такое ответственное решение о судьбе невольника принимает исключительно глава семьи, то есть мужчина. Поэтому девушка решила не дивить лишний раз жителей Радла и отчеканила:

– Риата Лация Фида!

– Верная?
– на всякий случай уточнил квестор.

Посетительница утвердительно кивнула, а регистор Трениума одобрительно пробормотал:

– Похвально, госпожа Юлиса, что вы не забываете своего отца.

Чиновник обернулся к молодому коллеге, сидевшему за столом в глубине комнаты.

– Слышали, господин Сатрий?

– Да, господин Саск, - отозвался тот, вытаскивая из-под вороха папирусных листков кусочек пергамента размером с почтовую открытку.

– Кто будет свидетелями?
– спросил квестор у Ники.

– Они!
– ответил вместо племянницы дядя и указал на скромно стоявших за спиной мужчин.

Первым делом чиновник выяснил: являются ли они свободными гражданами и к какой городской общине приписаны? Затем поинтересовался: не давали ли они клятву коскидов кому-нибудь из ближайших родственников госпожи Юлисы? И только получив отрицательный ответ, стал заносить их имена в свой талмуд.

В это время Сатрий, закончив писать, присыпал чернила мелким песочком.

Занеся в книгу все положенные данные, квестор громогласно объявил:

– Риата Лация Фида!

Бывшая рабыня робко приблизилась к стойке.

– Я здесь, господин.

– Сними знак рабства и подай мне.

Захлопав ресницами, женщина с недоумением посмотрела на хозяйку.

– Табличку давай!
– досадливо морщась, подсказал регистор Трениума.

– Ой, простите, господа, - поставив на пол корзину, Риата торопливо сняла с шеи шнурок, на котором болталась металлическая пластинка.

Передав её чиновнику, бывшая рабыня получила взамен кусочек пергамента. Прочитав текст, выведенный на нём аккуратным каллиграфическим почерком, она низко поклонилась.

– Да хранят вас все боги, добрая госпожа Юлиса. Пусть небожители не оставят вас своей щедростью и благодатью, господин Септис.

Отступив на шаг, отпущенница Лация, достав из корзины накидку, с каким-то особенным благоговением прикрыла ей свою голову.

Бросив беглый взгляд на табличку, квестор передал её своему помощнику. Присев на корточки, тот достал из-под стола маленькую наковаленку, зубило и молоток. Двумя резкими отработанными ударами Сатрий почти перерубил бронзовую пластинку напополам, после чего, согнув, бросил в стоявший в углу широкогорлый кувшин.