Отверзи ми двери
Шрифт:
– Давайте вы сначала, так будет правильно, - сказал Лев Ильич, ему хорошо было здесь в этом сарае - сидеть на железной бочке и слушать старика. "А ведь он прав, что ни скажет, все верно..." - подумал он.
– Спасибо. Уважаете старость. Значит я угадал и у вас были благочестивые родители?..
Он медленно, как воду, не отрываясь, выпил стакан, крякнул и вытер губы рукавом.
– Хорошая вещь, стоит денег. А стоят ли чего-нибудь эти деньги?
– он наполнил стакан и поставил перед Львом Ильичем.
Тот проглотил водку и его передернуло.
–
– удивился старик.
– Ая-яй, надо было взять коньячку - я думал, вы пьющий. Закусите колбаской, свежая, только что зарезали, я еще видел, как она бегала...
Лев Ильич было взял кусок колбасы, но передумал, положил обратно на бумагу.
– Я лучше килечку, - сказал он, от чего-то смутившись.
– Ого! Вы серьезный человек, Лева! Я думал, это мода, как девочки ходят в штанах, а мальчики с длинными волосами. И не буду от вас скрывать, хотел вас даже подловить. Но раз вы соблюдаете пост, я должен вас уважать, - он еще плеснул из бутылки.
– Вот теперь вы пейте, а я люблю из дорогой посуды, - он держал бутылку черными пальцами у самого донышка.
– Бэрэшит бара Элогим эт хашамаим вээт хаарец!..
– Я не понимаю, - сказал Лев Ильич.
– Не может быть? Это все понимают. Думаете, я ничего не знаю? Старый Соломон ходит в синагогу и читает книги. Но это и в церкви понимают те разбойники, которые пускали перья из подушки моей мамы - большой кол им в могилу!
– в городе Сураж... Знаете такой город?
– Знаю, - сказал Лев Ильич.
– Моя мама оттуда.
– О!
– крикнул старик, лицо у него покраснело, на носу дрожала прозрачная капелька.
– Как фамилия вашей мамы?
– Гроз.
– Что вы сказали?!
– закричал старик.
– Повторите, я плохо слышу, потому что эти жулики, чтоб они забыли своих родителей, когда делали мне аппарат, думали, что я буду разговаривать только с громкоговорителем! Как вы сказали?
– Фамилия моей мамы Гроз, - повторил Лев Ильич.
– Дочка Левы Гроза, у которого в Сураже была скобяная лавка и домашняя синагога на Мясницкой?
– Я не слышал про скобяную лавку, - сказал Лев Ильич, - но на Сретенке, где дед жил, на праздники у него собирались евреи.
– Вы мне будете рассказывать за Леву Гроза!
– кричал старик.
– За этого золотого человека, который никогда и мухи не обидел!.. Так вы сын его дочки... Так у него дочка... Да... Лева!
– закричал старик.
– Так я вас носил на руках на Рождественском бульваре, и вы, извините, запачкали мне однажды костюм, так что не в чем было идти на праздник к моему дорогому другу!..
– Постойте, - сбился Лев Ильич, - на каком бульваре?
– Он еще спрашивает меня, какой бульвар? А какой бульвар начинается у Сретенских ворот и кончается Трубной площадью?
– Да, конечно, - смешался Лев Ильич.
– Конечно! Он говорит "конечно"! Стоп! И после этого вы не знаете, что такое "Бэрэшит бара Элогим..."? После этого вы крестите себе лоб на похоронах своего дяди?
– Что такое "Бэрэшит бара
– Спросите в вашей церкви, они перевели эти святые слова на свой воровской жаргон, а пока я скажу вам сам, потому что я уважаю, что вы не стали есть колбасу, а я - Соломон Менделевич Шамес съем ее за ваше здоровье! Выпьем за эти слова, - он стукнул бутылкой о стакан и, запрокинув голову, так что стала видна тощая шея, замотанная грязной тряпкой, выплеснул остаток водки себе в горло.
Лев Ильич тоже выпил и положил на хлеб еще одну кильку.
– Это значит...
– начал старик и бросил в рот кусок колбасы.
– Какой, я вам скажу, продукт! Между прочим, можно прокормиться рядом с православным человеком, но лучше, если вы уж хотите правду, быть от него все-таки подальше... Это знаете, что значит? Слушайте меня: "В начале сотворил Бог небо и землю..." Где были бы ваши антисемиты - чтоб им пить и не закусывать! когда б Он не сказал этих слов, и где они были, когда Он разговаривал с Авраамом и являлся Моисею? Они сидели на дереве и шевелили хвостами.
– А разве Христос пришел не для того, чтобы исполнить Закон?
– спросил Лев Ильич.
– О!
– завопил старик.
– Он мне будет говорить, зачем пришел Христос! Он пришел затем, чтоб у старого Соломона Шамеса убили сначала мать, которая всем делала только добро, потом застрелили отца, который никогда ни у кого ничего не украл, потом сожгли детей, которые хотели всего лишь кормить своего отца, и чтобы теперь заставить меня просить у коммунистов их медяки!..
– Я думаю, вы заблуждаетесь, Соломон Менделевич, - сказал Лев Ильич.
– Он думает! Он - большой богослов и знает, кто пришел исполнить Закон! Я смотрел, как ты идешь по кладбищу мимо еврейских могил, мимо памятников и надгробий - неужели они не говорят тебе: "Ты - еврей, внук Льва Гроза из Суража - ты отрезан от своих братьев, твои кости не будут покоиться здесь, никогда не
смешаются с костями твоих предков, пусть тебя положат рядом, но под крестом - никогда Господь их не смешает! Неужели пламенем не загорится твоя душа, если ты попробуешь зайти в синагогу, или даже пройдешь мимо и услышишь жалобы и стоны своего народа, или бессмертные мелодии Судного дня? Да, если ты услышишь, то
поймешь, что вечная пропасть навеки отделила тебя от твоего народа. Ты услышишь, как в твоей душе заговорит голос твоего деда, стены синагоги будут тебе кричать: "Мешумед! Отступник! У тебя нет больше удела в твоем народе, в его вере, в его Боге - ты им всем изменил!.."
Лев Ильич встал, он не знал, что ему делать.
– Ты думал, что купил старого Соломона Шамеса за бутылку поганой водки? кричал старик, выпучив налившиеся кровью глаза.
– Меня, который нянчил в Гомеле твою бедную мать, которому твой дед в своей домашней синагоге на Маросейке подарил талес? Я лучше тем бандитам, что копали сегодня яму твоему дяде - сто болячек им в голову!
– буду бегать за водкой, чем с тобой мешумедом пить ту поганую водку!..