Ответ
Шрифт:
Маклер отступил, остальные подтвердили ставки. Газетчик, сопя, выбросил карты: у него было двадцать. Балинт прикупил еще одну карту и выложил на стол.
— Вот дает! — сказал за его спиной густой веселый голос. — Восьмерка! Восемь да тринадцать — двадцать одно!
— Выходит, банкомет выиграл? — спросил газетчик, утирая лоб.
— Двадцать одно, — ответил Балинт.
Перед кафе остановилась машина, минуту спустя дверь игорного зала распахнулась, и на пороге показался шофер с проспекта Ракоци; он стал за спиной Балинта, взглянул на банк и молча кивнул, словно и не ждал ничего иного. — А у вас дело идет! — буркнул он. — Можно и мне? На новенького! — Газетчик вперил в него остекленевший взгляд, затем
— Двадцать одно! — изумленно прогудел за его спиной густой голос.
— У него всегда как в аптеке!
Газетчик встал. — Купите мой велосипед! Сколько дадите? — спросил он хрипло; мальчик не ответил. — Двести пенгё?
Балинт снова сдал карты. — Двести пенгё или велосипед, — провозгласил шофер. Балинт открыл свои карты: у него в третий раз было двадцать одно. Продавец газет махнул рукой и молча вышел. Все смотрели ему вслед. Минуту спустя дверь опять отворилась, и он, катя рядом с собой велосипед, подошел к столу. — Двойной или ничего! — Балинт сдал карты: у него опять было двадцать одно. Газетчик поднял велосипед и бросил его на стол. Кофейная чашка и несколько пенгё покатились по полу.
Игра продолжалась еще около часа. При следующей сдаче мальчик забрал банк и встал из-за стола. Он прислонил к стене велосипед, рассовал деньги по карманам, вышел в уборную и стал их считать. Только в банкнотах у него набралось уже больше тысячи пенгё. Он был весь в поту, а ноги так дрожали, что пришлось прислониться к стене. Балинт рассмеялся. Одну бумажку в десять пенгё разорвал пополам, половинку бросил в унитаз, другую половинку спрятал во внутренний карман пиджака, на память. — Больше не играете? — спросил шофер, когда он вернулся в игорную комнату. Не ответив, Балинт подсел к столу.
Он заказал еще раз чашку кофе с молоком, булочку, яичницу, содовую воду. Снаружи занимался рассвет. Расплатившись с официантом, Балинт попросил карту. Банк держал маклер. — Ну, что ж, братец, — проговорил маклер, кладя перед собой на стол пузатый черный бумажник, — давай сразимся, может, и у меня выиграешь тысячу пенгё?
Балинт вскинул голову: на «ты»?
— Всяко бывает, — отозвался он, в упор глядя на противника.
Но теперь карта пошла иначе — словно колесо судьбы повернулось, — теперь Балинт проигрывал подряд все свои ставки, одну за другой. Умом он давно уже понимал, что рано или поздно этого не миновать, и в глубине души ни на миг не верил, что принесет домой выигранные деньги, но сейчас, когда почва заколебалась у него под ногами, он вдруг потерял голову, зарвался. Деньги, правда, были такие же отвратительно липкие, грязные, как и карты, что их принесли, но ведь проигрыш означал поражение!
Он проигрывал безостановочно. Выигрывали все — шофер, сразу проснувшийся гардеробщик, официант, их банки распухали на глазах от его ассигнаций, даже тот краснолицый парень с одним ухом, что был среди картежников днем, — он в последнюю минуту завернул с улицы, учуяв поживу, — выиграл у него сорок пенгё. Балинт безропотно отсчитывал деньги, он даже не испытывал сожаления, разве что провожал их глазами — так человек, не имеющий за душой ни гроша, расстается с предназначенным кому-то подарком: бережно подержит его в руках, повертит, прежде чем отдать, хоть и дарит от всего сердца. Но каждый пенгё, проигранный
В первый же раз, когда тот держал банк, у Балинта уплыла сотенная. Когда маклеру вновь пришла очередь сдавать, Балинт решил не играть против него. Три раза подряд он поставил один пенгё и все три раза выиграл. Маклер прикрывал свой бумажник жирной рукой с коротышками-пальцами. — Что, братец, жмешься? Со мной играть дрейфишь? — спросил он, смеясь мальчику в лицо.
Балинт покраснел до ушей. — Почему это? — возразил он. Но в отместку тоже обратиться на «ты» не посмел. Сжав зубы, он поставил пятьдесят пенгё.
Маклер то и дело открывал толстый черный бумажник, вынимая из него деньги или пряча выигранное. У Балинта после первого же проигрыша перед глазами поплыл туман. Руки стали дрожать, изменился даже голос. Он ненавидел своего противника и сражался против него так же безнадежно, как безнадежно пытался бы столкнуть с себя многопудового борова. За час он спустил маклеру все, до последнего филлера.
Выйдя в уборную, Балинт умылся холодной водой, потом вывел на улицу велосипед, прикрепил к рулю букет красных гвоздик, вскочил в седло и пустился в длинный путь к дому.
Велосипед был отличный, ухоженный и совсем новый — месяца два-три как с завода, не больше: рукоятки руля обтянуты резиной, сбоку красивая сумка из коричневой кожи, сзади никелированный торпедный тормоз; покрытые черной эмалью крылья так и сверкали на солнце. Машина выглядела надежной, крепкой, ей можно было довериться.
Балинт осторожно, медленно катил к Восточному вокзалу. Ему редко доводилось ездить на велосипеде, за всю жизнь, может быть, два-три раза, поэтому он строго держался правил: на каждом углу притормаживал, на поворотах старательно вытягивал руку, улыбкой словно прося прощения у прохожих, и беспрерывно звонил. К счастью, в этот ранний час пешеходов на улицах было мало, транспорта еще меньше; он обогнал несколько телег с молочными бидонами, навстречу ему прогрохотала тележка мусорщика, вот и все, — Балинт проскочил между ними благополучно, звоня во всю мочь. Иногда позади него распахивалось какое-нибудь окно на втором этаже, и помятая от сна физиономия смотрела вслед уличному жаворонку.
Выехав на гёдёлльское шоссе, он уже смелее заработал педалями; здесь лишь воробьи, вспархивая с бетона, корили его за ураганную езду, да утренний ветерок, сердясь, расступался, обегал его заносчиво вздернутый нос. За широкой, неплотной полосой тумана вставало солнце, заливая молочно-белым сиянием дорогу, грядки болгар-огородников с салатом и луком по обе стороны от нее и разбросанные там и сям сверкающие полотнища — покатые крыши длинных теплиц.
На окраине Матяшфёльда Балинт соскочил с велосипеда и, сойдя с шоссе, на опушке тополевой рощи улегся прямо на землю. Положив голову на седло велосипеда, он проспал три часа. Гудки машин, все гуще проносившихся по шоссе, разбудили его: глаза удивленно, словно из дальней дали, всматривались в пригородный трамвай, который, дребезжа, спешил в сторону Пешта.
Часам к десяти Балинт был уже дома. Возле фонтана он вдруг резко затормозил и, спрыгнув с велосипеда, долго вглядывался в каменное изображение танцующей нимфы: нимфа была красивей Юлишки. Однако поразмышлять над этим открытием ему не пришлось: от усадьбы по аллее шагала ломовая лошадь, везя фургон с мебелью; возле террасы Балинт увидел и черный «стайер» профессора.
Балинт подоспел домой в тот самый момент, когда профессор, наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, входил к ним на кухню. Балинт остановился за его спиной. На кухне, позади матери, стоял еще кто-то, но, войдя с яркого солнца, Балинт никак не мог разглядеть его лица и узнал лишь по характерному покашливанию: это был дядя Йожи. Его Балинт тоже не видел целый год!