Ответный удар
Шрифт:
Разбудило его нечто неуловимое. Едва различимый звук шагов? Скользнувшая по лицу тень? Может быть, слабое колебание застоявшегося воздуха, донесшее чужой запах? Лациус открыл глаза и успел различить, как нечто тускло блеснуло в устье коридора и скрылось из вида в галерее. Юноша несколько секунд размышлял, не померещилось ли ему это спросонья, а затем все-таки встал и отправился посмотреть. Он был уверен, что здесь, в глубине Цитадели, за неприступными стенами и многочисленными постами, никакая внешняя опасность не может угрожать Светлым — и все же старался ступать бесшумно. Может быть, как это ни печально, Габриус прав, и среди братьев в самом деле завелись какие-нибудь воришки… В таком случае, он, наверное, сможет искупить свою вину перед Патриархом, если сумеет их разоблачить.
Однако то, что он увидел, выглянув из-за угла, превзошло его ожидание. По галерее в сторону центра Цитадели удалялся отряд солдат. Их было не меньше дюжины — Лациус прежде никогда не видел, чтобы стражники ходили по внутренним коридорам столь большими группами. Строго говоря, им здесь вообще нечего было делать, если, конечно, не случилось какой-то беды. Что еще страннее, двигались они практически бесшумно — сапоги ступают, словно кошачьи лапы, ни один меч не звякнет о поножи… словно не люди, а призраки.
И все же что-то здесь определенно было не так, Лациус это чувствовал. В иных обстоятельствах он добежал бы до ближайшего поста, или же до помещений, где жили братья старших степеней, и рассказал о том, что видел. Но наложенное Патриархом наказание лишило его такой возможности. Можно, конечно, написать, но для этого нужны чернила, перо и пергамент, выдаваемые послушникам лишь по особому разрешению… да и не все братья, не говоря уже о стражниках, умеют читать. Некоторые слишком уж буквально понимают фразу из священной книги — «ум слеп, зорко одно лишь сердце»… В общем, пока он сумеет хоть как-то объяснить, в чем дело, пройдет слишком много времени, и, если с этим отрядом и впрямь что-то не так, может оказаться уже поздно. С другой стороны, если никакой опасности нет, он лишь выставит себя на посмешище, а о наложенном на него наказании завтра будут судачить все подряд. Лациус решил, что лучше всего ему пока что самому проследить за отрядом, а там уж принять решение по обстановке. Позволив стражникам удалиться еще на полсотни шагов, юноша крадучись двинулся следом.
По правде говоря, даже это расстояние казалось ему слишком маленьким. Он еще не знал, что за опасность исходит от отряда, и все же очень не хотел попасться на глаза этим людям — а ведь стоит кому-то из них оглянуться… хорошо еще, что эти проходы так плохо освещены…
Вскоре, однако, ему пришлось выбранить себя за трусость. С опаской выглянув из-за очередного угла (невесть откуда взявшаяся интуиция подсказывала, что высовывать голову надо не на высоте собственного роста, а присев и пригнувшись к самому полу), Лациус обнаружил впереди совершенно пустой коридор — слишком длинный, чтобы отряд успел пройти его целиком и скрыться в следующем проходе. Разве что они вдруг пустились бегом, все так же беззвучно… но это вряд ли — с чего бы? Послушник на мгновение замер в изумлении, все еще почти что лежа щекой на полу — и это положение подсказало ему решение, ибо он сумел различить на полу следы. Эта часть Цитадели не была заброшенной, и все же убирались здесь реже и не так тщательно, как в жилых секторах, а посему на полу успел скопиться тонкий слой пыли, сохранивший свежие отпечатки сапог. Отпечатки были едва различимы, особенно при тусклом освещении, и Лациусу пришлось идти по следу почти что на четвереньках, но его усилия были вознаграждены. В середине коридора следы уходили в стену. Юношу это не смутило; он уже твердо знал, что таинственные воины — не призраки, уже хотя бы потому, что оставляют следы. Столь же тщательно, как перед этим пол, он обследовал стену и обнаружил, что на одном из сырых камней слегка стерта влага. Лациус нажал на этот камень — и часть стены беззвучно повернулась внутрь, словно дверь, открыв еще более тускло освещенный зев тайного хода.
Благовоспитанному послушнику следовало бы повернуть назад и не лезть в тайны Цитадели, в которые он не был посвящен законным образом. Но Лациус не смог устоять перед искушением и скользнул внутрь. Становилось все интереснее.
— Пароль?
— Аметист. Отзыв?
— Тополь. Ах-х-х…
Еще один труп сполз на пол с рукоятью кинжала во рту. Хиннар выдернул и отер кинжал; Кана поспешно обыскала тело в поисках ключа, нашла, отперла дверь.
— Поздравляю, господа — Внутренний периметр, — объявил Магистр. Во время предварительных совещаний он уже объяснил им, что это такое: четыре коридора, на разной высоте опоясывающие внутренний двор крепости, в центре которого и возвышалась главная башня. Они достигли нижнего из коридоров, проложенного под землей и служившего только целям коммуникации. Три верхних, выходивших бойницами наружу, превращали весь двор в прекрасно простреливаемую площадку. Но куда большую опасность представляли внутренние сторожевые башни, нависшие над верхней галереей — ибо засевшие там стрелки были вооружены не обычным оружием. Их магические стрелы пробивали любой доспех (по крайней мере, не защищенный столь же сильной магией); магия охраняла и сам доступ в башни, что, впрочем, не означало, что там не было и обычных патрулей. Некогда и сами стрелки были магами, но вот уже три столетия эти посты занимали простые лучники (насколько, конечно, термин «простые» применим к лучшим снайперам гвардии), ибо Светлые решили, что их власть и могущество слишком велики, чтобы использовать высокопоставленных иерархов Братства в качестве простых часовых, независимо от того, что (или, точнее, кого) они охраняют. Еще лучше, чем входы в башни, была защищена единственная дверь, ведущая из коридора второго уровня во внутренний двор. Меж тем иного пути в центральную башню не было; тайный ход (Эргарт не переставал удивляться осведомленности Магистра по части секретов врага) довел Темных до Внутреннего периметра без новых нежелательных встреч (исключая лишь часового у выхода), но никакие подземные ходы или надземные галереи не соединяли их цель с остальной Цитаделью. Всякий, желающий попасть в центральную башню, должен был на глазах у стрелков пересечь днем и ночью залитый светом двор.
— Сначала патрульных нижнего коридора, — распорядился Магистр. — Им придется предъявить голову.
Такой вариант рассматривался заранее; патрульные Внутреннего периметра обладали особенно острым глазом, и простое гримирование подручными средствами едва ли обмануло бы их. Альтернативная операция требовала несколько больше времени, но в распоряжении отряда было еще почти пятнадцать минут; прежде, чем выйти из тайного хода и расправиться с часовым, они, прильнув к стене, дождались шагов патрульных, миновавших этот пост в прошлый раз.
Тем не менее, план был рискованный — хотя Темные и потрудились, гримируя голову мертвеца, опасность, что патрульные заметят ее неживое выражение издали — или почуют запах свежепролитой крови — существовала. И времени на принятие решения у Форрога было бы крайне мало, а отступившие за дверь товарищи не могли помочь ему ни оружием, ни хотя бы указанием на опасность…
Форрог ждал. Кровь мертвой головы стекала по его лицу и бритому затылку, но он не обращал на это внимания. Как обычно, он различил близящиеся шаги за несколько секунд до того, как их услышал бы самый чуткий из его зрячих товарищей. И эти звуки рассказывали ему обо всем — сколько патрульных, в каком они настроении и физической форме, что на них надето (кожаные доспехи поскрипывают, кольчужные и пластинчатые побрякивают, цельные латы резонируют в такт шагам), как вооружены (ножны меча нет-нет да и прошуршат по ноге, причем по этому звуку можно определить их длину, несущий на плече могучую палицу или алебарду чуть тяжелее ступает на одну ногу, лук и арбалет выдают себя позвякиваньем стрел в колчане — разве что метательные ножи, если, конечно, они умело закреплены, не издают звуков, и их наличие приходится подозревать на всякий случай, если доспех противника не слишком массивен — закованный в тяжелую броню не сможет хорошо метнуть нож…) Как и ожидалось, обходящих Периметр караульных было двое (наивная вера Светлых, что двоих сразу убить намного труднее, чем одного — разве они не знают, что у человека две руки?), в пластинчатых доспехах (менее надежных, зато более легких и удобных в движении, нежели латы стоящих на месте постовых), каждый вооружен двумя мечами средней длины и, бесспорно, хорошо владеет соответствующей тактикой боя. Видимо, заступили на дежурство уже давно и успели чуть-чуть утомиться, а главное, обошли Периметр не один раз, и, раз за разом убеждаясь, что все как обычно, несколько подутратили бдительность. Очень хорошо. Это давало лишь доли секунды форы, но Форрогу этого было достаточно.
В шагах того, что шел справа, возникла легкая неуверенность. Очевидно, он заметил — хотя и сам не успел это толком осознать — что с лицом часового что-то не так. До них оставалось еще около двадцати футов, но медлить больше было нельзя.
На глазах патрульных часовой, повернувшись в их сторону, резко боднул воздух, и его голова оторвалась от тела. Описав параболу, она потеряла шлем, и оба предмета упали на пол — один со звоном, второй с глухим стуком, покатившись к ногам опешивших патрульных. Безголовое тело тем временем не рухнуло, а побежало прямо на них. Один из караульных схватился за висевший на шее знак Единого; у второго рефлексы сработали надежнее парализованного страхом сознания, и он рванул из ножен меч, но было слишком поздно. Из шейного обода безголового часового высунулись две руки (латные наручи с кольчужными перчатками при этом безжизненно висели) и сделали стремительное метательное движение. Острое тяжелое железо врезалось в лица караульных.
Магистр планировал, что, ликвидировав патруль, группа двинется по коридору его путем, последовательно устраняя часовых, однако на сей раз все прошло не так гладко. Тот, что схватился за меч, умер не сразу и успел закричать. Хиннар и Эргарт, первыми выскочившие в коридор с добытыми в караулке арбалетами, тут же прикончили его стрелами, но, по всей видимости, крик был услышан на ближайших постах. Такой вариант, впрочем, тоже был учтен Магистром. Коротким жестом он разделил отряд надвое и послал обе группы по Периметру в противоположные стороны. Времени переоблачаться в доспехи дозорных и разыгрывать маскарад уже не было; ставка была лишь на скорость — и на тьму. Бежавшие последними, вооружившись мокрыми тряпками, тушили светильники. Подкреплению Светлых, когда оно подоспеет, придется непросто в кромешном мраке. Даже если они прибегут с факелами, огни сделают их хорошей мишенью для таящихся в темноте врагов. Все очень логично, подумал Эргарт, несясь по коридору рядом с Магистром: тьма — враг Светлых и друг Темных… Караульный на следующем посту уже тянул за веревку сигнального колокола (в другой руке блестел обнаженный меч, направленный в сторону подозрительного шума в коридоре), но поднять тревогу все-таки не успел: из четырех лезвий, просвистевших в воздухе, веревку перерубили два. Одновременно две стрелы вонзились в глазницы стражника прямо сквозь щель уже опущенного забрала. Но, разумеется, это был далеко не последний стражник в этом коридоре…
Лациуса окружал кромешный мрак. Странно — перед этим ему казалось, что свет впереди, хотя и тусклый, все-таки был. Но теперь он вынужден был пробираться по тайному ходу ощупью. Благоразумие настойчиво советовало не искушать Единого и повернуть назад; в памяти навязчиво всплывали все слышанные когда-то истории о бездонных колодцах, ямах с шипами и прочих ловушках, подстерегавших непосвященных в запретных коридорах Цитадели. Лациус всегда с негодованием отвергал эти слухи — подобные приспособления естественны для давным-давно уничтоженных крепостей Темных, но немыслимо, чтобы такими жестокими и подлыми приемами пользовались Светлые! Теперь, однако, эта благородная мысль уже не казалась ему столь бесспорной. И все же он продолжал идти вперед, подстегиваемый сложной смесью любопытства, жажды подвига и страха — того страха, что заставляет идти навстречу опасности, а не поворачиваться к ней спиной.