Ответный удар
Шрифт:
— Говорят, даже особняк пришлось продать, — подхватил Казаков. — Что, трамваем теперь ездите?
Я медленно оглядел обоих.
— Надо же, какое падение, — Беспалов театрально развел руками. — А помнится, еще месяц назад рассуждали о модернизации промышленности… Видимо, не всем дано быть промышленниками.
— Зато в коммуналке весело, — хохотнул Казаков. — Там такие интересные соседи бывают! Особенно у общей уборной по утрам.
Я чувствовал, как немеют пальцы, стиснувшие бокал. Хотелось швырнуть его в
Но я заставил себя улыбнуться:
— Благодарю за приглашение, товарищи. Но у меня назначена деловая встреча. А что касается заказов… всякое бывает. Да, действительно, сейчас у меня с ними негусто.
— Какие заказы? — деланно удивился Беспалов. — Ах, вы все еще надеетесь… Ну-ну. Кстати, если нужна работа, у нас как раз освободилось место младшего табельщика. Самое то для бывших… директоров.
Новый взрыв хохота. Я заметил, как некоторые посетители с любопытством оборачиваются на шум.
В этот момент у входа появился Скорницкий, коренастый, с военной выправкой. Я допил коньяк и направился к нему, чувствуя спиной насмешливые взгляды.
— А все-таки жаль машину, — донеслось вслед. — «Бьюик», говорят, хоть и подержанный, но вполне приличный.
Смейтесь, думал я, пожимая руку Скорницкому. Смейтесь, пока можете.
Нужно только немного времени. И денег, которые я надеялся получить от Скорницкого. А пока придется терпеть.
Впрочем, банкир оказался не лучше остальных. Его витиеватые объяснения про «общую финансовую ситуацию» и «временные затруднения с кредитованием» лишь подтвердили: «Сталь-трест» дотянулся и до кооперативных банков.
Я недолго с ним общался, с банкиром. Как только понял, что ничего не светит, распрощался. Вышел на улицу. Отправился на новое место для жилья, где теперь прописался. Там надо появляться хоть иногда.
Весенний вечер встретил промозглым ветром. Я медленно шел по Малой Бронной, где теперь предстояло жить. Старый доходный дом из красного кирпича высился мрачной громадой. Еще год назад здесь снимал комнату мой помощник-чертежник. Кто бы мог подумать, что придется самому искать здесь пристанище.
В подъезде пахло кошками и квашеной капустой. Тусклая лампочка под облупленным потолком едва освещала крутые ступени. На площадке первого этажа громоздилась древняя тележка, замотанная ржавой цепью.
Третий этаж, квартира восемь. Я достал ключ, но дверь распахнулась сама. На пороге возникла необъятная фигура в засаленном халате.
— А, новый жилец! — прогремела хозяйка квартиры Марья Тихоновна. — Проходите, показывать буду порядки наши!
В тесной прихожей громоздились книжные полки, детские санки и чей-то огромный сундук. На стене висело мутное зеркало в облезлой раме.
— Тут у нас общая вешалка, — Марья Тихоновна ткнула пальцем в обшарпанную стойку с крючками. —
Из кухни доносился шум примусов и звон посуды. Там хлопотали две женщины, искоса поглядывая на нового соседа.
— В кухне у каждого своя полка и свой примус, — продолжала хозяйка. — Керосин покупаем по очереди. В уборную и ванную по расписанию. Вам с пяти до шести утра и с девяти до десяти вечера.
Мы прошли по узкому коридору. За одной из дверей надрывно плакал младенец, за другой кто-то азартно спорил о новой пьесе в театре Мейерхольда.
— Вот ваша комната, — Марья Тихоновна толкнула скрипучую дверь. — Бывшая детская купца Колесникова. Потом тут профессор жил, да в прошлом месяце его уплотнили, дали квартиру в новом доме.
Десять квадратных метров, если верить ордеру. Облезлые обои в цветочек, потолок с желтыми разводами от протечек. У окна железная кровать с панцирной сеткой, колченогий стол, продавленное кресло и платяной шкаф с треснувшим зеркалом.
— Вещи-то где? — поинтересовалась хозяйка, оглядывая мой чемодан.
— Все здесь.
Она понимающе хмыкнула:
— Ну-ну… А я-то думала, буржуй какой к нам едет. Говорили, с заводов который…
— Из бывших, — я устало опустился в кресло. — Теперь вот… уплотнился.
— Оно и видно, — Марья Тихоновна покачала головой. — Ладно, располагайтесь. Да, насчет гостей — только до одиннадцати вечера. И никаких это… женщин водить!
Когда она ушла, я подошел к окну. Во дворе-колодце сушилось белье, по карнизу важно расхаживали голуби. Напротив в окнах горел свет. Там жили чужие жизни, такие же тесные и коммунальные.
На столе стояли пустые консервные банки с окурками. Последний привет от прежнего жильца. В углу валялась старая газета «Правда» с передовицей о победах первой пятилетки.
Я достал из чемодана белье, аккуратно развесил в шкафу два костюма. На дне лежала пачка документов. Все, что осталось от прежней жизни. И неожиданно рассмеялся.
Вспомнился роскошный особняк в Архангельском переулке, огромный кабинет с камином, секретарь, почтительно склоняющийся с папкой документов… Как все изменилось за один день.
За стеной загремели кастрюли. Соседи готовили ужин. Пахнуло жареной картошкой и щами.
— Эй, новенький! — в дверь просунулась лохматая голова мальчишки лет двенадцати. — Мамка велела спросить, может, поужинаете с нами? У нас сегодня пирог с капустой!
Я хотел отказаться, но вспомнил, что не ел с утра.
— Спасибо, — кивнул я. — Только дайте минутку переодеться.
Мальчишка исчез. А я вдруг понял, это тоже жизнь. Другая, непривычная, но настоящая. И может быть, именно здесь, в этой коммуналке с ее примусами и очередью в уборную, я лучше пойму тех, для кого работают мои заводы.