Ответный удар
Шрифт:
Воронцов. Ладно, Федя. Девушки больше любят певцов... Мурлыку не нашел?
Ферапонтиков. Нигде не отзывается.
Воронцов. Покыскай в саду.
Ферапонтиков уходит.
Воронцов. Выпьем еще, пока не выдохлось.
Ляля. Лучше еще спойте, Евгений Евгеньич.
Воронцов. Выпьем и споем. (Наполняет бокалы девушек.) За молодость и счастье!
Пьют,
Воронцов. Молодец, Федя! Представь юбиляра дамам.
Сцена десятая
Кабинет Томина. Он говорит по телефону.
Томин. Видите ли, преступники опытны... Верно, я тоже не новичок... Разумеется, ищу и, разумеется, надеюсь найти... Нет, разъяснять свою методику не имею права... Да, можно пожаловаться начальству, но это вряд ли ускорит дело... Нет-нет, не обижаюсь, но поймите: я не бог, я только майор!.. Когда вы вернетесь?.. До свидания, счастливой, вам командировки! (Положил трубку, беззлобно.) «Уже три недели!» Ей мнится — протекла вечность. Врезала бы приличный замок в дверь — было бы что носить... Хорошо хоть уедет пока, все-таки передышка.
Сцена одиннадцатая
Кабинет Знаменского. Входит Медведев.
Знаменский. А-а! Входите-входите, исчезнувший. Скопин уже не раз справлялся о ваших успехах. Чем порадуете?
Медведев. Я помню, что обещал в понедельник, да вот... Вылезли некоторые обстоятельства, и оказалось, что нет мне иного пути, как на свалку!
Знаменский. Зачем уж такие крайности! Неудачи у всех бывают.
Медведев. Да я же не фигурально — про свалку! В самом доподлинном смысле! (Достает из папки документы, показывает их Знаменскому.) Вот. Моралёв аккуратно заказывает машины, причем обычно даже две. Шоферы разные. Но соль не в том. В путевых листах везде черным но белому написано, что утиль забирают не из моралёвской лавочки, а с городской свалки!
Знаменский(просматривает путевые листы). Что за ерунда?
Медведев. Только на первый взгляд, Пал Палыч. Сунул я нос глубже, и открылись мне разные разности. Чтобы запастись утилем, не обязательно сидеть в приемном пункте. На свалке наберешь чего хочешь. Иной палаточник только так и выкручивается. Видит он, что план горит, — и туда. В ближайшей пивной сколотит команду алкоголиков — те уже знают, поддежуривают. За час набьют ему машину доверху. А когда все погружено, он губы скривит: кости, мол, гнилые, металл ржавый, — сунет на три бутылки, и прощай. Лично был свидетелем подобной сцены.
Знаменский. Что же получается — сноровка плюс нахальство, и Моралёв действительно мог таким манером регулярно добывать цветмет?
Медведев. Нет, у него это все равно липа. Больно много. Да и не один он там желающий... Между прочим, знаете, свалка — это здорово интересно! Нет, не смейтесь, честное слово. Свозят туда все на свете. А уж народ толчется — нарочно не придумаешь. Мальчишки
Знаменский. Вы и меня собираетесь туда заманить?
Медведев. И вас.
Короткая пауза. Знаменский раздумывает.
Знаменский. Допустим, свалка для Моралёва — перевалочный пункт... Да, вероятно, его «поставщику» удобней вывозить отходы под видом мусора... Ну, и как мы станем эту публику ловить?
Медведев. Поймаем! Тут в чем хитрость: забрать с поличным, пока товар у Моралёва в руках.
Знаменский. Значит — от погрузки до разгрузки.
Медведев. Вот именно — только от и до. В пути. А раньше и потом с него взятки гладки.
Знаменский. Так... Но Моралёв не один. Кроме «поставщика» есть кто-то свой и на складе и на свалке.
Медведев. На свалке уж точно. Там и припрятать надо и присмотреть за этим металлом, а то другие старатели в момент растащат.
Знаменский. Тогда придется нам сразу в трех местах. Первую машину перехватить на складе — выяснить, кто ее примет. Вторую — хорошо, если б вторая, — ту задержать на дороге. А на свалке зафиксировать, кто руководил погрузкой.
Медведев. Ясно! Теперь только дождаться, когда Моралёв закажет транспорт, и действуем!
Сцена двенадцатая
Комната на даче Воронцова. Это своего рода контора, в которой хозяин принимает посторонних. Воронцов сидит за большим канцелярским столом, вокруг стоят Моралёв, Бах, Ферапонтиков и кладовщики Миша и Гриша. Моралёв — наглый парень лет 28, на нем кричащий костюм, сверхмодный галстук. Бах — хмурый, замкнутый, на вид лет 45, но, может быть, на самом деле он моложе. Одет неброско. Миша и Гриша — каждому под 40, здоровые, рослые мужики с явными признаками любви к спиртному. Сейчас они «при параде» — в накрахмаленных сорочках и туго затянутых галстуках. Воронцов достает из несгораемого ящика пять разной толщины конвертов.
Воронцов. Михаил, тебе. (Миша любовно берет протянутый конверт и кладет в карман.) Гриша!
Гриша(суетливо делает то же самое и, отступив на прежнее место, заглядывает в конверт, но пересчитать деньги не решается). Как обычно, Евгений Евгеньич?
Воронцов. Тут не базар, не обсчитывают. Следующий — Ферропузиков!
Ферапонтиков(после небольшой паузы). То есть... я?