Ответственность
Шрифт:
Разглядывая белые, начинающие розоветь облака, Сеня сказал:
— Если бы не ты, я еще не знаю, как бы все для меня обернулось. Помнишь, ты пришел с Маринкой и Олегом? Потом выяснилось, что это ты их притащил.
— Да нет, мы совместно решили. Всем домом, ты же сам знаешь, — сказал Юртаев и спросил: —Ты когда Асе писал?
— Не очень давно, — ответил Сеня неохотно, потому что последнее письмо он получил от нее месяца полтора назад и все еще не собрался ответить на него. — Вот теперь напишу еще.
— Ты ее не забывай, — приказал Юртаев и, почему-то вздохнув, сообщил: — Она тебя любит.
Сеня
— Куда ей, — пробормотал он. — Девчонка еще.
— Не забывай, — повторил Юртаев, как бы не замечая Сениного замешательства. — Мы всем домом с тебя шкуру спустим за Асю. Понял? — Он поднялся и начал стряхивать песок со своего загорелого и мальчишески нескладного тела.
И Сеня тоже вскочил на ноги. Надо поторапливаться, солнце уже пошло к закату, через час им в ночную смену. То, что Юртаев сказал про Асю и про ее любовь, взволновало Сеню. Он-то думал, что никто не знает об этом. Откуда им известно? В гурьевском доме все знали Асю только по восторженным Володькиным рассказам. Ее верность, самоотверженность и твердость характера сделались одной из семейных легенд, чем Сеня очень гордился втайне. Но про любовь-то они как вызнали?
Прислонясь к камню, он надевал брюки и говорил:
— Если бы ты тогда не пришел, то неизвестно еще, как бы все обернулось. Здорово ты мне тогда помог. Ты и все в доме. Даже Лиза. — Сеня покрутил головой и засмеялся радостно и совсем по-мальчишески. — Ох, девчонка! Она мне тоже помогла. Помнишь, за нос меня цапнула? До крови. Я тогда подумал: «Вот бы в таком доме пожить…» А ты мне вдруг и говоришь: «Давай жить вместе». Как угадал мои мысли…
Юртаев тоже засмеялся.
— Хорошо ты все это подмечаешь. А говоришь, что не умеешь с точностью думать. Класс точности. Ну, пошли…
Поднимаясь в гору по булыжной мостовой, Юртаев, очевидно, под впечатлением недавно прочитанного письма, спросил:
— А ты всех, кто старше тебя, уважаешь?
Сеня задумался. Его всегда учили относиться с уважением ко всем взрослым, и он уважал не задумываясь. Но время такого бездумного, некритического отношения к старшим кончилось, и он даже мог точно сказать, когда это произошло: сразу после болезни. И первый, кто пошатнул такое отношение, оказался Кузька Конский, «полчеловека».
— Это смотря на кого налетишь, — сказал Сеня, слегка задыхаясь на подъеме.
Юртаев спросил:
— А как определить, кого надо уважать, а кого нет? Есть такие, которого сразу видишь: достоин. Вот твоя мама про авторитетность пишет и про идеалы. Задумаешься…
И они оба задумались — шестнадцатилетний бригадир и слесарь, которому не так давно исполнилось пятнадцать. Слесарь осторожно сказал:
— Наверное, от взаимности зависит. Ты, скажем, к нему со всем почтением, а он к тебе как к мальчишке. Ну, какое же может быть уважение к такому?
— А если он заслуженный человек? Герой?
— Так я перед ним и сам должен заслужить, чтобы он меня уважал. Я ведь сказал: уважение должно быть взаимным. Мы все сейчас одну работу делаем, значит, и равны.
— Сенька, ты — гений!..
Заподозренный в гениальности слесарь смутился и толкнул бригадира, тот дал сдачи, и оба они засмеялись, радуясь своему
ВСТРЕЧА С БАКШИНЫМ
Не сразу решился Сеня поехать к Бакшину, он все откладывал и раздумывал, но, получив от него пропуск, решился. На заводе дали отпуск на одну неделю, и Сеня поехал в город, до основания разрушенный войной, который предстоит не просто восстановить, а выстроить заново и притом несравненно лучше, чем он был прежде. На это стоило посмотреть. Так уговаривал себя Сеня, не желая признаться в той силе, о которой писала ему мама и которая поэтому привлекала его к Бакшину. Но такая сила существовала, и скоро Сеня понял это.
С волнением и ненавистью к тем, кто так злобно и беспощадно разрушил город, шел Сеня по улицам, обозначенным только грудами развалин. Кругом расстилались неоглядные степи. Солнце скатывалось к далекому горизонту, и город казался розовым и живым, дышащим золотой пылью и как бы готовящимся восстать из пепла. Сене так и казалось, что вот он сейчас поднимется, стряхнет с себя все эти груды камней и пыли и стройно поднимется к вечернему бледному небу всеми своими домами.
В недоумении Сеня остановился перед афишей, наклеенной на часть стены, чудом сохранившейся в разбитом городе. Это была свежая афиша, только что написанная чернилами на газете, приглашающая на новую кинокартину. И число было сегодняшнее. А вот и кинотеатр: прямо от Сениных ног шли вниз каменные ступеньки. И там в конце, над дверью, была вывеска углем по стене — «Кинотеатр АРС».
Присмотревшись, Сеня увидел другой подвал, куда спускалась небольшая очередь. Нетрудно было догадаться, что это магазин. А дальше увидел он торчащие среди битого кирпича и камней, бывших когда-то фундаментом, железные трубы. Белые, чуть подкрашенные предвечерним солнцем, дымки неторопливо и мирно вытекали из них — там, в уцелевших подвалах, жили люди. Никуда они не ушли, не покинули своих мест. Жили и будут жить.
И тут он увидел немцев! Совсем не таких, каких показывали в кино, тупо и злобно топчущих захваченную землю. И не таких, пришибленных, трусливо поднимающих руки, — фашистов из кинохроники. Нестройной колонной двигались по улице немецкие солдаты в потрепанных мундирах, испачканных красной кирпичной пылью, и в разбитых ботинках. Их сопровождали всего два очень пожилых конвоира с автоматами, и у этих стариков был такой вид, будто они идут сами по себе и до немцев им нет никакого дела.
Немногочисленные прохожие не обращали на немцев внимания, шли по своим делам. Остановив одного из них — высокого жилистого старика в соломенной шляпе, — Сеня спросил, как ему разыскать городской Совет.
— А его и не надо искать. Вон, видишь, дом стоит? Это и есть.
— Дом? — Стены с пустыми оконными проемами, провалившаяся крыша, единственная полуразрушенная закопченная колонна, похожая на грозящий палец. Огибая колонну, проходили немцы.
— Дворец, — вызывающе подтвердил случайный Сенин собеседник. — Дворец культуры. А ты откуда прибыл?