Ответственность
Шрифт:
Посмеиваясь, он наклонился к Сене и тихо проговорил:
— Врач мне сказал: «Теперь все психи». Врач — душа-человек, выдал мне непробиваемую справку, будто я на сто процентов психически здоров. И могу воевать не хуже других. Это я тебе, Сеня, по секрету. Если откроется, меня обратно запрут. А врача того в штрафную.
Вот только в эту минуту встрепенулась мальчишеская отчаянность. Заикаясь от волнения, Сеня спросил:
— Как же это так?
— Осуждаешь?
— Нет. Наоборот. Здорово!
— Ох, Сенька, спасибо!
— Никакого! Я бы и сам…
— Сам! Так вот, иди, Семен, в жизнь и держись. Жив останусь — все перечеркнем и начнем новую жизнь. Погибну, — он на минуту задумался, — все может быть — я тебя, Сеня, прошу: все маме скажи, что я тут тебе… Ты не обижайся, ты меня прости за то, что я тебе как брату… Пусть и она, если сможет, простит. Она мне… — он не договорил и только ударил кулаком по земле и легко вскочил на ноги.
Он и еще что-то собирался сказать, но губы его дрогнули, как будто он хотел улыбнуться и не сумел, а только как-то неловко и нелепо взмахнул рукой. И вдруг обнял Сеню, очень крепко прижал к себе. «Братишка», — глухо выкрикнул он и, оттолкнув Сеню, побежал вверх по рыжему откосу. А потом пошел медленнее, низко пригибаясь к земле, почти касаясь ее руками. Снизу казалось, будто он ползет, как большой зеленый жук. Мелкие камешки и комочки сухой глины, подпрыгивая, скатывались из-под его сапог.
Уходит и, может быть, насовсем. Навечно. То, что он сказал, изменило весь ход Сениных мыслей, и все стало так ясно, как было всегда, всю жизнь до той встречи в госпитале. Он почувствовал непреодолимое отвращение ко всей этой ненастоящей жизни, к этому бредовому состоянию, в которое он сам влез. Нет, скорее отсюда и подальше.
Только успел он подумать о последних неприглядных днях своей беспокойной жизни, как она сейчас же напомнила о себе. Кузька, неслышно подкатившись, спросил с явным удовольствием:
— За что ты его, летчика-то, по рылу? А?
Сеня не ответил.
— Сдачи он тебе не дал, все принял, как по уговору. Значит, заработал и сознает, — раздумывал Кузька. — Если у человека совесть имеется, он лишнего не примет. Он сдачи даст. А, как ты думаешь, горюн?
Ожгибесов уже одолел один откос и перебрался на другой, густо поросший весенней травкой. Теперь он шел быстрее, оттого что увидел близкий край оврага, над которым сразу началось просторное, ничем не омраченное небо. Хорошо, наверное, сейчас там наверху!
Глядя на небо, к которому приближался Ожгибесов, Кузька, как всегда, глубокомысленно говорил глупости:
— Заметил я, когда человек в гору идет, то шибче всего задницей работает. Это уж как закон.
Помолчал и снова:
— Интеллигентный человек. Такого приятно по морде лупить. Все примет и даже не утрется.
Сеня уже привык молча выслушивать Кузькины слова и не
— Ловкач… — и одобрительно покрутил головой.
— Ты что? — спросил Сеня.
— Я тут кое-что подслушал, хотя и не все понял из его разговора. Они, психи, все хитрые. Он что? Из госпиталя удрал?
Сеня не ответил. Кузька посоветовал:
— Если у тебя котелок варит, сообрази, какой тут случай, какая тебе выгода. Ты про этот факт сообщи, куда надо. Вот ты у них и свой человек. И тут тебе все удовольствия предоставят…
Со всей силы Сеня оттолкнул урода. Кузька упал, отчаянно забился, покатился к речке, и там удалось ему остановиться, уцепиться за какой-то кустик.
— Ух, зверь! Ух, подлюга-зверь! — прохрипел он и, опершись на руки, с трудом поднял свое тяжелое тело.
Не слушая его, Сеня пообещал:
— В другой раз, смотри, только заикнись про это!..
— А если я тебя, подлюгу?..
— Меня не за что.
Отдышавшись, урод неожиданно для Сени рассмеялся и одобрительно сказал:
— Вот ты, значит, какой! Молодчик. Ну, лады. Давай, коли так, замиримся.
Сеня ничего ему не ответил. Спустившись к речке, он начал мыть руки. Похвала урода совсем его убила. Докатился! Надо сегодня же уйти отсюда. Куда — он еще не решил. Домой? К Юртаеву? В детдом? Все равно, только подальше от этих мертвых людей.
А Кузька вдруг сказал:
— Девчонка твоя, гляди-ка! Красное какое катится.
Сеня оглянулся. Да, Ася. В своем старом красном свитере отчаянно бежит по зеленеющему отлогому склону. Он перемахнул через речонку и побежал к ней навстречу.
Ася схватила его руку:
— Ожгибесова видел? Он тебе все сказал? Вот как все получилось отлично. Совсем как мы с тобой думали. Видишь, как все хорошо. И еще такая у нас новость: у нас теперь у всех такая радость! Мама смеется и плачет, переживает и за тебя и за нас. Ох, да ты еще не все знаешь! Вот тут, — она положила ладонь на вздрагивающую от быстрого бега грудь, — тут у меня письмо… Скорей убежим отсюда куда-нибудь!
Они побежали вдоль Лягушихи к мосту. Давно уже кончилось кладбище. По склонам оврага шла работа. Люди вскапывали землю, насыпали и укрепляли террасы под огороды. Живая работа. Здесь Ася с разбегу упала на траву.
— Слушай, — торопливо заговорила она, — вот письмо, папа нас к себе зовет. И мы ему все простили. Оч хорошо! Читай сам…
Да, и в самом деле все было «оч хорошо». Сеня поспешно прочитал письмо.
Ася спросила:
— Что тебе рассказал Ожгибесов?
От Аси скрывать ничего не надо, но, оказывается, она знала больше, чем Сеня. Кроме того, Ожгибесов дал ей домашний адрес командира партизанского отряда, который все доподлинно знает о Емельяновой.