Отягощенные злом
Шрифт:
Я снял с шеи ключ на стальной цепочке, бросил его Москвину. Показал на сейф — там на оперативные расходы лежало полмиллиона рублей в различных валютах.
— Отстегните немного старшему офицеру палубной команды обслуживания, он вас заправит. В чем проблема, реактивный самолет на форсаже сжигает за минуту столько топлива, сколько наш беспилотник за полчаса. Думаете, не найдут как отчитаться? Или думаете, адмирал будет круглые сутки смотреть, что взлетает с палубы? На обратном ходе — заход в Ниццу, деньги всем нужны.
Из раза в раз учу своих подчиненных главному: «Импровизируй. Не останавливайся перед трудностями, тем более если эта трудность — требования устава или идиот в мундире. Делай все, чтобы выполнить задачу. Оправдание можно найти даже провалу,
Рано или поздно я из этой группы уйду, а они останутся. Потому что со смертью генерала Тимура террор не закончится.
— Еще вопросы…
— Порядок взаимодействия…
— Ориентируйтесь на меня. Я попробую обойтись ударными силами «Паллады», но разведка и связь на вас, ясно?
— Так точно.
— С нами бог, господа!
— С нами бог, за нами Россия!
Пальцем поманил Москвина, отошли в сторону…
— Со стариком веди себя тихо, не нарывайся. Он после обеда спит полтора-два часа, на это время ориентируйся, чтобы поднимать и сажать свои пташки, ясно? Фон Валь может отказать, ориентируйся на Баратынского. Перед тем как что-то запускать, поставь человека на первой палубе у адмиральского салона. Во избежание, скажем так.
— Понял.
— И входи в курс. Привыкай.
— Понял…
Танжер, Танжер… Город мафии, наркотиков, свободного секса и европейского декаданса на африканской земле. Крайний раз я видел Танжер с борта снижающегося пассажирского дирижабля, как раз такого, который плывет себе в нескольких милях от нас, величаво и спокойно. Сейчас, увы, я путешествовал в куда менее комфортных условиях — на борту ударной лодки с жестким днищем, идущей со скоростью около тридцати миль в час, почти на пределе…
Соленый ветер летел в лицо. Сорочка промокла от брызг — я на всякий случай переоделся в гражданское и теперь жалел об этом. Пулеметчик на носовой спарке ради тренировки отслеживал проносящиеся мимо яхты. Думаю, не лучшая идея…
Пронеслись мимо марины. Дальше — грузовой порт, стационеры стоят либо пришвартованные в нем самом, либо на рейде. Военной гавани здесь нет, потому что и военного флота нет, только множество полицейских катеров, которые борются с контрабандой и торговлей наркотиками. Катера по военным меркам несерьезные — переделанные контрабандистские «сигареты», дающие до пятидесяти пяти миль на воде, но при этом из вооружения у них только ротный пулемет и крупнокалиберная снайперская винтовка, по двигателям стрелять. Как раз такая «сигарета» пристраивалась сейчас к нам, нагло пользуясь преимуществом в скорости, но опасаясь подходить ближе из-за пулеметов по бортам. Их у нас три, точнее, даже четыре — спарка на носу и по одному по бортам…
Капитан-лейтенант Островский приложил ладонь ко лбу, чтобы солнце не светило, невооруженным глазом осмотрел «сигарету».
— Отсигналим?
Я пожал плечами:
— Валяй.
Островского я знал довольно давно, еще с тех времен, когда он попался мне в Лос-Анджелесе, раненый и убегающий одновременно и от полицейских, и от мексиканских и негритянских банд. Я засунул его в самолет, летящий в Империю, но ему довольно быстро удалось отплатить мне: он вывез невредимыми из САСШ Юлию и Майкла. Так получилось, что он с тех пор прибился ко мне. Североамериканцы знали его — у него была отличная подготовка, он закончил сразу два курса специальной подготовки, наш и североамериканский (североамериканцы его и подставили). Учитывая тот факт, что он был «засвечен», в его личном деле стоял запрет на службу в подразделениях боевых пловцов. Но я пробил его прикомандирование к отдельному разведцентру под моим командованием в качестве силовой подгруппы обеспечения. То есть если мы выйдем на генерала Тимура — именно капитан-лейтенанту Вадиму Островскому и его людям придется захватить или убить его. Плюсом было то, что служба здесь засчитывалась как участие в боевых действиях, соответственно шло утроенное денежное довольствие и выслуга лет умножалась на два. Минусом — то, что
Островский снял с автомата фонарь-прожектор (если на автомате — могли неправильно понять) и быстро отстучал: «Следую своим курсом». На морском языке это означало — «Пошли на…».
У полицейских не оказалось даже фонаря и человека, знающего азбуку Морзе, чтобы ответить нам. Вместо этого они заорали требование лечь в дрейф и застопорить двигатели для досмотра…
— Ага, щаз-з-з-з… — раздраженно сказал Островский, — лоцман, полный вперед! Готовность на пулеметах.
Сам он поднял на антенне Андреевский флаг, чего мы не хотели делать, чтобы не светиться. Флаг был маленький, и судно наше было маленьким, третьего ранга, но вот флот, который мы представляли, был сильнейшим в мире…
Полицейские связываться не решились, хотя и следовали за нами неотступно до самой «Паллады»…
Крейсер-авианосец «Паллада» был относительно пожилым кораблем. Он был построен в семьдесят седьмом году, но в две тысячи четвертом прошел полную реновацию с изменением функций. Так что его можно было считать новым кораблем.
Он был последним в серии шести систершипов, построенных в соответствии с военно-морской доктриной второй половины двадцатого века. Тогда, после двух десятилетий бурного развития авианосцев, за которое авианосцы прибавили в весе в два-три раза и превратились из средства обеспечения ПВО линкоров в самостоятельные и очень мощные ударные единицы, возник вопрос, как воевать против авианосцев. Один из асимметричных ответов — развертывание мощных подводных сил. Тем более первые атомные подводные ракетоносцы появились в пятидесятые, а вот первые атомные лодки — охотники — как раз в конце шестидесятых. В конечном итоге лодок-охотников во флотах стало столько, что возникла серьезная угроза для авианосцев.
Основная угроза для подводной лодки — это торпеды и глубинные бомбы. Кроме того, для обнаружения торпедной подлодки нужны буи, большое количество акустических буев, и, возможно, морские мины — быстро заминировать опасный участок, чтобы преградить выход подлодки на огневой рубеж. Встала проблема и морских мин — во Второй Тихоокеанской японцы активно использовали подводные минные заградители. Мины стали для кораблей столь опасными, что стало невозможно использовать ни минные тральщики, ни минные тралы на больших кораблях — единственными средствами борьбы с современными минами стали буксируемые тяжелым вертолетом минные тралы и боевые пловцы из подводных команд разминирования. Современная война требовала наличия на борту ударной авианосной группы не менее десятка различных вертолетов, в том числе тяжелых. В то же самое время вертолетного ангара по тем временам не было даже на некоторых крейсерах старых проектов, не говоря о фрегатах и эсминцах. К тому же в это время были списаны последние летающие лодки — Вторая Тихоокеанская показала, что выжить в современном бою они не могут, и к тому же — на флоте не стало самолетов, которые могли бы нести и применять торпеды. Вообще не стало…
Несколько тяжелых катастроф показали опрометчивость «немедленного» решения — за счет сокращения авиагруппы тяжелого авианосца ввести в него восемь вертолетов. Да, у авианосца есть спасательные вертолеты, но это все не то. Палубная команда авианосца не могла обеспечить одновременную летную работу двух принципиально разных типов летательных аппаратов — самолета и вертолета — с палубы авианосца. Для базирования восьми тяжелых вертолетов «Сикорский», способных нести четыре торпеды, а не одну как вертолеты других флотов, потребовалось слишком сильно сократить боевые возможности ударного авиакрыла авианосца. Получился этакий недоавианосец и недовертолетоносец. Вертолет требовал своих запчастей, своего запаса топлива, несовместимого с реактивным. Летный штаб авианосца тоже оказался не в состоянии обеспечить управление одновременно и вертолетными, и самолетными вылетами. В итоге ситуация зашла в тупик.