Овация сенатору
Шрифт:
— Кастор, ты неоценим! — воскликнул патриций, хлопая его по плечу: повозка весталок — единственное средство передвижения, которому разрешалось двигаться по римским улицам и которой все с почтением должны были уступать дорогу. — Пойди к Нумидии и незаметно попроси её прийти к Капитолию, ближе к конюшням!
Очень скоро верховная жрица появилась в самом начале кливус Аргентариус.
— Ох, Публий Аврелий, как это мило с твоей стороны прислать мне котёнка! — проворковала она.
— Нумидия, мне нужна твоя священная повозка! — без обиняков потребовал сенатор, поскольку
— Это невозможно! — она в ужасе покачала головой.
— Мне совершенно необходимо добраться до одной девушки! — настаивал сенатор.
— И ты говоришь это мне? Забыл разве, как ради тебя я рисковала жизнью — ведь меня могли похоронить заживо, — помрачнела Нумидия.
— Нужно спасти одну девушку, она в ужасной опасности!
— Девушку, говоришь? Спорю, что молода, красива и с белой, как молоко, кожей, — заподозрила весталка.
— Совсем не с белой. Клянусь тебе моими предками! — заверил Аврелий, радуясь, что не приходится лгать.
И всё же Нумидия оставалась непреклонной.
На помощь хозяину вновь пришёл Кастор.
— Это верно, что в сентябре истекает срок твоего служения богине, благородная жрица? — вкрадчиво спросил он, подтолкнув локтём хозяина.
— Мы сможем опять увидеться, Нумидия, и безо всяких опасений на этот раз:.. — подхватил удачную мысль Аврелий с самой обаятельной улыбкой.
— И я даже смогу выйти замуж! — напомнила Нумидия, передавая ему ключи от стойла.
Аврелий помчался в конюшню, а за ним поспешил и Кастор, путаясь в своём роскошном восточном наряде.
Как только распахнули дверь в конюшню, вольноотпущенник не удержался и обрушил лавину ругательств на Юнону, Изиду, Европу и всех прочих богинь-покровительниц крупного рогатого скота.
— Клянусь рогами бога Аписа, упряжку никто и не потрудился подготовить! — воскликнул он, указывая на пустые оглобли повозки.
— Запрягай вон того мула, Кастор. А потом придумай что-нибудь, чтобы меня не обвинили в святотатстве. Жду тебя в доме Токула как можно быстрее! — приказал сенатор, садясь на облучок. И священная повозка тотчас помчалась на всей скорости к Авентинскому холму.
— Дорогу весталкам! — кричал Аврелий, прокладывая себе путь в толпе, которая с уважением расступалась.
«Как же ловок этот убийца! Водя Антония за нос, он буквально за руку привёл его во мрак Аида, словно на праздник, — в гневе думал Аврелий, — и какой же безжалостный цинизм проявил он, когда поджёг дом Глафиры, воспользовавшись пожарами, устроенными Леонцием… Но, может быть, у этого последнего, самого лютого преступления есть ещё свидетель…»
— Spes, ultima Dea [81] , — прошептал он, хотя и не верил в богов. Прошлый раз, там, в Германии, он призывал Спее — богиню надежды, но вместо неё явились зловещие парки и мрачный Танатос, олицетворение смерти…
81
Spes, ultima Dea (лат.) — Спее (надежда) — последняя богиня (латинская поговорка).
Он
Найдёт и потребует у него ответа за украденные жизни и бесконечный обман, использование в своих низких целях самых святых кровных уз — ведь тщеславие не щадит ни матери, ни отца, ни сына, ни брата…
Подъехав к домусу Токула, Аврелий соскочил с необычной повозки и осмотрел здание с башенкой, которое выглядело неприступной крепостью. Двое слуг, оставленных на страже при входе, спали, прижимая к груди пустые кувшины, к которым, похоже, изрядно приложились в своё удовольствие.
Двери ювелирной мастерской были заперты. Однако по фасаду лавки шёл довольно низкий балкон, на который такой ловкий и смелый парень, каким Аврелий был в юности, забрался бы без труда.
Чувствуя себя Одиссеем, штурмующим утёс, сенатор подпрыгнул, желая ухватиться за ограду балкона, но упал и сильно ударился. Это напомнило ему, что, несмотря на постоянные физические упражнения, его былая ловкость осталась лишь в далёких воспоминаниях.
И всё же, решив добиться своего, патриций снял тогу, присел и, сильно оттолкнувшись, снова подпрыгнул. На этот раз он лишь коснулся пальцами балюстрады.
С третьей попытки ему удалось ухватиться за деревянную балку и, с усилием подтянувшись, забраться на балкон.
Плотно закрытые окна оказались бы непреодолимой преградой для человека, не дружившего много лет с Кастором и не перенявшего у него далеко не праведные, но, несомненно, полезные приёмы: ставня мягко уступила, и патриций вскоре оказался в комнате.
Должно быть, он попал в каморку какого-то слуги, решил Аврелий при виде скудной обстановки. Работники Токула жили на втором этаже, а Мелос, напротив, под самой крышей. У стены стояла стремянка, а на потолке виднелся люк. Аврелий поднялся по лестнице, надеясь, что она выдержит его вес, и заглянул внутрь.
Увидев босоногую девушку, садящую на соломенной подстилке и играющую с котёнком, Аврелий радостно рассмеялся.
— Боги Олимпа! — вскричала Эбе при виде головы сенатора, появившейся из отверстия в полу.
— Тише, я пришёл увести тебя отсюда! — сказал Аврелий, выбираясь из люка.
Но когда собираешься кого-то спасти, всегда лучше поначалу спросить разрешения: девушка вовсе не собиралась бросаться на шею своему освободителю, а закричала что есть мочи.
— Оставь меня! Я здесь прячусь, иначе меня арестуют.
— О чём это ты? — удивился сенатор, а темнокожая девушка на соломе съёжилась от страха в комочек и расплакалась.
— Пожар! Я ушла из дома, не послушавшись хозяйку!
— Когда ушла? — с волнением спросил Аврелий.
— Как только кирия вышла…
«Значит, задолго до пожара», — огорчился патриций, потому Что растаяла, возможно, последняя надежда на показания свидетеля. Убийца не расплатится, но, по крайней мере, девушка жива…
— Глафира тебе ничего не сделает, напротив, будет счастлива видеть тебя! — попытался успокоить её патриций. — А теперь идём со мной. Здесь ты в опасности;