Овация сенатору
Шрифт:
— Мы ждали удобного случая, а тем временем этот глупец растрачивал золото на свои прихоти… во всяком случае, это не очень ему помогло: трон в Риме не двуместный.
— Ты и его убил?
— Когда у Эренния закончились деньги, он обратился ко мне. А мне достаточно было подкупить одного продажного повара, чтобы тот постепенно подсыпал ему яд, который стал медленно убивать его.
— И всё же, чтобы обеспечить его верность, тебе пришлось дать ему в залог один шнурок. Ты не слишком беспокоился. Намёки в нём мог понять только тот, кто знал о существовании сокровища. Но Валерия, влюблённая в Антония, показала шнурок именно
— И вот теперь она шантажирует меня! Когда покончу с тобой, расправлюсь и с ней!
— Оставь её в покое, Валерий. Она почти ничего не знает, потому что Антоний не доверял ей самого главного. Скажи мне лучше, зачем ты отправил его в Субуру переодетым в мою одежду?
Валерий хохотнул.
— Я убедил его, что ты тоже имел отношение к заговору, и посоветовал завладеть твоим состоянием, куда более солидным, чем моё. Именно о твоих деньгах говорил он, этот идиот, когда думал, что станет богатым! Я успокоил его первой выплатой. А потом сочинил историю, будто ты, устав от шантажа, решил донести на нас, и потому тебя необходимо убить. Я обещал ему сделать это, если он обеспечит мне алиби, переодевшись в твою одежду, чтобы все подумали, будто ты в такой-то час всё ещё разгуливаешь по Субуре… Естественно, я надеялся, что тебя и в самом деле примут за жертву. Потому что расследование смерти Антония могло выявить наши с ним тайны. А если бы все решили, что убийца целился в тебя, то никто никогда и не подумал бы, что это я хотел ударить тебя ножом в спину как раз тогда, когда требовал твоей головы на законном основании! Так или иначе, я позаботился, чтобы все думали, будто моя враждебность к тебе проявилась лишь через несколько дней после смерти Антония.
— Муммий выяснил, что Реций находился в Брундизиуме в тот день, когда ты уверял, будто встретил его здесь. Если бы я повнимательнее отнёсся к его сообщению, то разоблачил бы тебя раньше… Но при чём тут золотые пчёлы?
— Это затея Антония. Он отнял их у Бальбины в гневе из-за её измены и узнал в них часть старинного сокровища. Не доверяя мне, припрятал их в надёжном месте и записал всё это на шнурках.
— Теперь, однако, одна серёжка находится у меня вместе с тайным посланием. И Токул всё расскажет о золоте, рискуя тем, что его изгонят из Сената. Возможно, и твоя сестра выступит против тебя, когда узнает о подоплёке смерти ваших родителей!
— Ничего не получится. Когда ты стал настаивать на том, что Антоний был убит намеренно, а не по ошибке с тобой, я понял, что мой первоначальный план провалился и что рано или поздно мне придётся уничтожить тебя… Так вот время пришло.
— Думаешь, можно безнаказанно убить римского сенатора у него в доме?
— Не думаю, а уверен! И я не собираюсь скрывать это убийство. Ты сам дал мне законное разрешение на него, помнишь? «Я, Публий Аврелий Стаций, заявляю…» Мне следует поблагодарить тебя. Не ожидал, что у тебя хватит глупости добровольно подписать письмо, которое даёт мне право убить тебя. Разумеется, я не уничтожил его и сегодня вечером воспользуюсь им, заявив, что ты попросил меня приставить меч к твоей груди… Ты разочаровал меня, Аврелий! Ты грешишь, как все честные люди, наивностью, явившись ко мне один…
— Это верно, Марк Валерий, в душе я надеялся, что у тебя хватит, по крайней мере, достоинства принять поражение.
—
— Нет. Пока ещё нет. Я пришёл один, но не безоружный, — сказал сенатор, делая вид, будто достаёт из туники кинжал, которого там не было, в надежде, что Валерий замешкается, насторожившись, и тогда он успеет подойти к сундуку.
Но противник сразу понял обман и тотчас встал между ним и сундуком, приставив меч к груди сенатора. И тут патриций заметил за спиной Валерия тень — кто-то вошёл в комнату, — и посмотрел туда.
— Неужели ты думаешь, что я попадусь на этот старый трюк! — опять рассмеялся Валерий. — Позади меня никого нет!
Женщину выдал еле уловимый шорох дорогой шёлковой одежды, которую накануне подарил ей Парис. Резко обернувшись, Марк Валерий увидел Зенобию и бросился к ней, а она подняла руки, словно защищаясь, и вдруг выхватила из копны своих волос небольшой кинжал.
Валерий легко обезоружил женщину и грубым ударом в живот отбросил её в угол. Но этого мгновения Аврелию хватило, чтобы оказаться у сундука.
Когда Валерий обернулся к нему, патриций уже поднимался ему навстречу с мечом в руках.
— Будь осторожен! С этим мечом Вера Клавдиана сражалась в тевтонском лесу. Помни, что его держала в руках твоя собственная мать!
Цепион выругался и сделал быстрый выпад. Он был силён, у него имелся боевой опыт, приобретённый за долгие годы сражений, а его противник давно уже не держал в руках оружия.
Тем не менее Аврелий ловко парировал удар и быстро отступил за большой мраморный стол, который теперь оказался между ним и его противником.
— Как же смеялась над тобой мать тогда, в Германии! — солгал он, стараясь ожесточить Валерия. — Она хохотала, представляя, какое у тебя было бы лицо, если бы ты вошёл в палатку и застал нас в постели!
— Ты лжёшь! — вскричал Валерий, с угрозой приближаясь к нему.
— Не веришь? А ведь Реций рассказал тебе об этом во всех подробностях… И не в Риме, как ты уверял, а гораздо раньше, в Германии. Ты всё это знал, когда воспользовался моей помощью, чтобы войти в круг римской аристократии. Ты не страдаешь такой щепетильностью, как сутенёр Лама, который не позволяет своей сестре отдаваться первому встречному. Тебе, напротив, любовное приключение матери пришлось очень даже кстати… — посмеялся над ним сенатор.
Валерий вскочил на стол, чтобы напасть на Аврелия сверху.
— Молчи и сражайся, подлец! — прорычал он, в то время как патриций, проскользнув под столом, вынырнул с другой его стороны.
— А зачем мне сражаться, Валерий? Я люблю поговорить, особенно на некоторые темы. И о тех ночах в Германии, право же, тебе стоило бы послушать…
— Я сейчас раз и навсегда заткну тебе рот! — взревел Цепион, в отчаянии бросаясь на него со стола. Под яростным напором Аврелий отступил, но не выпустил меч из рук.
— У неё были длинные, тонкие пальцы, руки царицы. До сих пор вспоминаю, как ласкали они мои чресла…
Валерий бросился на него с такой слепой, дикой яростью, что забыл об осторожности и, желая нанести Аврелию решительный удар, слишком высоко поднял руку, отчего на мгновение приоткрылся краешек тела там, где заканчивались доспехи.
С холодным расчётом, продиктованным ненавистью, Аврелий вонзил в него меч снизу вверх и вынул окровавленным.
Бывший друг посмотрел на Аврелия мутными глазами.