Over the hills and far away

Щербинина Зоя

— Да-да, Лаэрт, то самое, по галлеону за пачку. Давай, дорогой, неси письмо.

— Ухух, — ворчливо изрек Лаэрт, и это прозвучало как крайне недовольное: «Ну ладно». Но все же он снизошел до того, чтобы покинуть свой насест на шкафу, спуститься к Гермионе и милостиво позволить привязать письмо к лапе.

— Ты знаешь дорогу, — произнесла Гермиона и выпустила Лаэрта в стремительно темнеющее небо над холмами.

***

Дни слились в один сплошной поток. Изредка Драко забывался тревожным, рваным сном, после которого зачастую болела голова, а от лежания на жесткой койке ужасно ныла поясница. Все чаще он предпочитал смотреть в окно на бушующие внизу волны, продолжать колотить стену, превращая кулаки в кровавое

месиво, или просто выть от безысходности на одной ноте. Если бы она только смилостивилась. Если бы только она прислала письмо — Драко уже и не надеялся на визит — кто знает, может это дало бы силы продолжать существование изо дня в день. Но весточки от нее ждать не стоило — она явно дала это понять. Поэтому когда на горизонте возникла точка, Драко не обратил на это ни малейшего внимания. Когда точка приблизилась, и в ней стала угадываться сова, Драко вспомнил, что не один он на этом уровне может пользоваться правом переписки. В конце концов, совы на средний уровень летали не так часто, как на верхний, но все же диковинкой они не были. Драко отвлекся на созерцание моря и потому вздрогнул, когда птица приземлилась на карниз прямо перед ним. Птица Грейнджер взирала на него не то, что без удовольствия — с плохо скрываемым гневом. Драко хмыкнул и покачал головой: однако же, упорству Грейнджер можно было позавидовать. Он впустил птицу, отвязал от ее лапы письмо и пробежал взглядом по тексту. Да уж, Грейнджер в стремлении добиться правды становилась воистину страшной. Драко даже представил, как она выглядела в момент написания: явно всклокоченная, только вбежавшая в дом, с горящими глазами. И чернилами она наверняка испачкалась по локоть. Все та же энергичная, любопытная до смешного Грейнджер.

«Драко!»

Мерлин, что за фамильярность. Они никогда не общались так близко, чтобы Грейнджер называла его по имени. И куда же делся мерзкий таракан или слизеринская гадина? Да даже назови Грейнджер его по фамилии, было бы не так удивительно, как это омерзительно фамильярное «Драко». Как будто ей всерьез есть дело до него!

От злости Драко еще раз саданул кулаком стену. Сова на карнизе недовольно ухнула и нахохлилась. Пришлось выдохнуть и снова перечитать письмо. В конце концов, это птица Грейнджер, того гляди, заклюет.

Похоже, Грейнджер и впрямь было дело до Драко, раз уж она умудрилась получить улику, проверить ее и даже пробежаться по продавцам волшебных палочек с опросом. Драко глубоко вдохнул, подтянул к себе желтый сырой пергамент, обмакнул облезлое перо в чернильницу и стал царапать ответ непослушными пальцами.

«Грейнджер, тебе не стоит лезть в это дело, серьезно. Не понимаю, почему ты решила за это взяться. Если я кого-то и прикрываю, значит у меня есть на то причины. Успокойся. Д.»

Он привязал письмо к лапе совы и только потом понял, что подписался точно так же, как в послании для той женщины. для единственной женщины, которая стоила его внимания. Но исправляться было уже поздно: сова стремительно удалялась на юг.

***

— Лаэрт, в следующий раз клюнешь его в ухо! — возмущенно воскликнула Гермиона, отбросив ответ Малфоя. — Ну разве не идиот? Я пытаюсь ему помочь!

Лаэрт согласно ухнул и сунул клюв в коробку с совиным лакомством.

Гермиона перечитала письмо три раза, после чего задумчиво уставилась в окно и принялась рассуждать.

— Смотри: у него есть причины прикрывать настоящего преступника. На самом деле именно у Малфоя причин не так-то много. Либо тут замешаны деньги, либо дело касается близкого человека. Кто может знать о делах и проблемах Драко Малфоя?

Лаэрт сдавленно ухнул. Гермиона задала вопрос как раз когда он ухватил очередной кусок лакомства.

— Ты совершенно прав. Родители, Лаэрт. Родители. И не то, чтобы я считала их виновными. Даже если у них есть алиби, вдруг они знают о том, кого еще

может прикрывать их сын.

Лаэрт, хлопая крыльями, перелетел на шкаф и устроился на своем насесте.

— Ух, — произнес он, прежде чем отвернуться к стене и погрузиться в сон. Гермиона же бросила короткий взгляд за окно. Верхушки холмов окрасились розовым, приближался рассвет, а значит — пора было собираться в дорогу. Все же стоило побеседовать с родителями Малфоя, и Гермиона не видела причин медлить с этим.

Малфой-мэнор, казалось, охватило уныние. Не только домочадцев, но и сами стены, лужайку и дорожки у дома, живую изгородь, укрытую снежным покрывалом. Гермиона решительно толкнула тяжелую кованую калитку и зашагала по дорожке, которую никто даже не потрудился расчистить. Определенно, либо старшие Малфои настолько убиты горем, что даже не выходят из дому, либо скрываются от правосудия, пока сын отбывает наказание в тюрьме. Гермиона не могла не вспомнить о том, что давным-давно, еще на шестом курсе, Драко шантажировали смертью родителей, чтобы он выполнил задание Лорда. Ничто человеческое не было ему чуждо, а потому для Гермионы казалось совершенно очевидным, что ради родителей Драко мог пойти на все, что угодно. Даже на тюремное заключение.

— Мистер Малфой? Миссис Малфой? — Гермиона осторожно ударила молоточком по двери, и та приоткрылась. — Простите за вторжение, я хотела бы поговорить о вашем сыне.

Раздался негромкий хлопок, и около двери появился маленький домовой эльф.

— Хозяева в столовой, мисс. Идемте, — он вцепился тощими пальцами в ее запястье и повел Гермиону за собой, мелко семеня. Она же старалась не смотреть по сторонам, устремив взгляд себе под ноги. Хотя была в этом и другая сторона — Гермиона не хотела бы зазеваться и наступить на малыша-эльфа. Впрочем, вокруг все равно не было ничего интересного. Люди на портретах дремали — или делали вид, что дремлют — а темно-зеленые стены сами по себе особого интереса не вызывали.

— Я еще раз прошу прощения за вторжение, — пробормотала Гермиона, когда эльф втолкнул ее в двери столовой.

Нарцисса смерила ее безразличным взглядом и отвернулась к высокому, от пола до потолка, окну, за которым простирались бескрайние снежные поля. Люциус даже не взглянул на непрошеную гостью, и продолжал рассматривать предметы на столе, хотя их было не так-то и много. Две чашки да заварник — и те больше занимали его, чем Гермиона.

— Я не согласна с вердиктом, который вынесли Драко, и теперь хочу найти настоящего преступника. Вы можете мне чем-то помочь? — выпалила она. Люциус чуть приподнял голову и исподлобья посмотрел на нее. Нарцисса повернула и чуть наклонила голову.

— Я уже выяснила, что Драко не было в Министерстве в ту ночь. По крайней мере единственная улика — его палочка — указывает на то, что он не аппарировал в Министерство, а жертва нападения слышала именно хлопок аппарации. Поэтому — если у вашего сына не было другой палочки — он непричастен к нападению. В том, что второй палочки у него не было, я уверена: ни мастерская Олливандера, ни мастерская Грегоровича не продавали ему палочку после девяносто восьмого. Поэтому я склонна полагать, что преступник похитил палочку Драко или просто позаимствовал у него. Я хотела бы знать…

— Мы были дома, — даже голос Люциуса казался серым. Надтреснутый, с хрипотцой, он звучал непривычно, и Гермиона на миг даже пожалела, что не слышит той надменности, которой ожидала изначально. — Если желаете, мы вызовем эльфа, который это подтвердит.

— Но я совершенно не это…

— Потси, поди сюда! — севшим голосом произнесла Нарцисса.

— Хозяйка звала, — тот же маленький эльф появился посреди столовой и склонил голову в знак почтения.

— Потси, я продаю тебя этой девушке. Она теперь твоя новая хозяйка, — отчеканил Люциус. — Мисс Грейнджер, я надеюсь, у вас найдется галлеон?