Овернский клирик

Валентинов Андрей

– Но не поверим мы им, как не поверил Святой Патрик, – улыбнулся сеньор Гуго. – Я слышу шаги. Надеюсь, обед уже готов…

3

Обед был действительно готов, в чем мы убедились, спустившись пролетом ниже. Мне приходилось бывать во многих замках, и во Франции, и в Святой Земле, поэтому меня не могли поразить ни золотая посуда, ни редкое в этих местах кипрское вино, ни остроумные приспособления, которые в последнее время стали называть «маленькими вилами» или просто «вилками». Удивило

другое. Как правило, на пирах – или на обычных обедах – многолюдно. За стол сажают всех, кто того заслуживает, остальные толпятся рядом. Здесь же в зале нас оказалось на удивление мало – сеньоры Гуго и Доминик, мы с Ансельмом и двое слуг – тех самых, что сопровождали молодого хозяина. У меня мелькнула странная мысль, что больше слуг в замке нет.

Обед был уже в самом разгаре, сеньор Доминик вовсю потчевал Ансельма подогретым вином с пряностями, когда дверь отворилась и в зал вошел некто нам еще неизвестный. Вначале показалось, что это кто-то из слуг, настолько странно и неуверенно держался этот парень. Но затем я понял – нет, не слуга. Богатый кафтан, башмаки с длинными носами, перстень на руке и пояс. Шитый золотом, очень приметный пояс…

Разговор тут же стих. Сеньор Доминик неуверенно поглядел на нас, затем на вошедшего.

– Святые отцы! Это мой младший брат, Филипп.

Они были действительно похожи, но Филипп явно покрепче и пошире в плечах. Глаза, как у брата, – темно-карие, но их взгляд ничем не напоминал взгляд Доминика. Казалось, перед нами ребенок – испуганный, растерянный ребенок.

– Филипп, это наши гости. Они хорошие… Короткий неуверенный поклон. Парень потоптался на месте и осторожно подошел к столу. Ансельм встал и поспешил придвинуть стул. В ответ послышалось невнятное бормотание.

– Не давайте ему вина, – быстро шепнул старик. – Ему нельзя.

Рука Филиппа уже тянулась к кувшину, но один из слуг ловко отодвинул его и налил парню сладкой малиновой воды. Филипп улыбнулся, что-то проворчал и погрузил руку в поставленное перед ним блюдо с жарким.

Постепенно беседа возобновилась. Мы с Ансельмом старались делать вид, что не замечаем странного соседа. Филипп поглощал жаркое, громко чавкая и вытирая здоровенные ручищи о скатерть, пил малиновую воду, и, казалось, тоже не обращал на нас внимания. Но несколько раз я чувствовал на себе его взгляд – испуганный и недоверчивый.

После обеда один из слуг увел Филиппа, а мы отправились осматривать замок. Признаться, ничего особенно увидеть не удалось, разве что я лишний раз убедился в двух важных вещах: замок почти неприступен, однако защищать его некому – кроме двух слуг и хозяев, я не заметил ни единой живой души.

Поговорить с Ансельмом так и не удалось. Даже вечером, оставшись вдвоем в небольшой комнатке на одном из пролетов донжона, мы не решались разговаривать вслух. Наконец Ансельм не выдержал и обратился ко мне по-гречески:

– Отец Гильом… Вы заметили?..

– Не заметил, – прервал я его. – Потом.

Парень усмехнулся и с трудом проговорил:

– Не знать… они все языки.

Я – ты понимаешь?

Первый раз я услыхал такое от красноречивого итальянца, но подобный слог был вполне простителен – парень говорил по-арабски.

– Понимаю, – я улыбнулся в ответ. – Но вложи меч своего нетерпения в ножны ожидания, сын мой! Да пошлет нам Аллах увидеть золотые латы всадника утренней зари, и да откроем мы тогда уста красноречия!

Ансельм несколько мгновений соображал, затем со вздохом кивнул. Похоже, его так и подмывало поделиться тем, что он видел.

– «Наступление часа – как мгновение ока или еще ближе» [30] , – наставительно заметил я, прикидывая, что нам делать, если среди ночи в комнату ворвутся убийцы. Оставалось уповать на Того, о ком в той же нечестивой книге сказано «Прибегаю к Господу людей, царю людей, Богу людей, от зла наущателя скрывающего, который наущает груди людей от джиннов…» [31]

30

Коран. Сура 16. Пчелы, 79.

31

Коран. Сура 114. Люди, 1–6.

Провожал нас сеньор Доминик. К старику мы не стали подниматься, попросив передать благодарность за гостеприимство. Когда створки ворот остались позади, я еле удержался, чтобы не побежать вниз. Нет ничего страшнее, чем ждать стрелы в спину. Я помнил Палестину и странный обычай сарацин – принимать гостей, как родных братьев, – и тут же убивать за порогом, дабы не осквернять святой закон гостеприимства. Конечно, сеньор Гуго и его внуки – не сарацины, но я бы предпочел, чтобы за моей спиной оказался в этот момент замок Имадеддина Мосульского…

Только внизу, когда мы пересекли скрипящий мостик, я перевел дух. Ансельм с тревогой поглядел на меня.

– Ничего… – Я попытался усмехнуться. – Просто испугался.

– Вы?!

Я покосился на итальянца – этот паршивец ко всему еще и льстец!

– Нас не должны были выпустить, брат Ансельм. Понимаешь? Я сообразил это, когда мы поговорили со стариком.

– Но почему? – парень действительно не понимал. Я же не мог прийти в себя – и от невиданного чувства облегчения, и от удивления.

– Сеньор Гуго не зря заговорил о лограх. Он понял – я что-то знаю. Пословица о мертвых – он произнес ее на языке логров.

– Ну и что?

Объяснять было слишком долго. Но почему нас выпустили живыми? Даже после того, как мы увидели Филиппа?

– Потом, – решил я. – Давай-ка рассказывай!

Мы ускорили шаг, стараясь побыстрее оставить замок позади. Ансельм некоторое время молчал, собираясь с мыслями, затем начал:

– Если коротко… Крест над церковью. Стражники на башнях. Слуги за обедом. Слуги в коридорах. Много слуг – и много воинов.