Овернский клирик
Шрифт:
– Встань, дочь моя, – я убедился, что с ней ничего страшного не случилось, и повернулся к итальянцу: – Брат Петр, отпустите брата Ансельма.
Парень тяжело дышал. В его глазах горела ненависть. Вспомнилось то, что я слышал ночью: «Красивый злой мальчишка». Очень красивый мальчик. И очень злой.
– Брат мой, – я попытался говорить спокойно, понимая, что крик он просто не услышит. – Как-то вы сказали, что вы – великий грешник. Не знаю, что было с вами раньше, но сейчас вижу – это правда.
Я взглянул в его глаза – гнев
– Вы – брат-бенедиктинец. Вы – сын Сен-Дени. Но я хочу напомнить о другом. Вы – дворянин, брат Ансельм. За то, что вы сделали, ваш герб полагается перевернуть, а вас – не пускать на собрания сеньоров.
Он слышал. Он понимал. В глазах мелькнула боль.
– А теперь все-таки вспомните, что вы монах. Она – ваша сестра во Христе. Вы хотели ее пытать. Просто дворянину я сказал бы, что на ее месте могла быть его сестра. Вам этого говорить не надо – она и есть ваша сестра. Понимаете?
– Отец Гильом, – тихо проговорила Анжела. – Не надо… Он не хотел…
– Нет, – Ансельм закусил губу, помотал головой и внезапно опустился на колени. – Я хотел этого. Я хотел тебя убить. И не потому, что ты – пособница демонов.
Он закрыл лицо руками, затем резко выпрямился:
– Отец Гильом! Брат Петр! Я желал зла этой девушке, потому что хотел ее саму. Это мой грех, и грех этот ввел меня в еще больший…
– Брат Ансельм! – растерянно прогудел Пьер. – Да как же…
– Простите меня… Простите меня, донна!
Наступила тишина, нарушаемая лишь шумными вздохами нормандца. Наконец Анжела грустно улыбнулась:
– Я прощаю вас, сеньор. Простите и вы меня.
Кажется, лишь достойный брат Петр не понял смысла последней фразы.
Три наших вервия, связанные вместе, оказались вполне пригодными для того, чтобы помочь перебраться через завал не только мне и Анжеле, но и не особо ловкому в таких делах нормандцу. Перед тем как пуститься в этот опасный путь, предусмотрительный Пьер наломал сухих сосновых веток, дабы не плутать в темноте. Сразу же за завалом, куда еще, проникал слабый дневной свет, мы вновь перепоясались и зажгли факел. Ансельм пошел впереди, мы с Анжелой – за ним, а Пьер составил арьергард. Перед тем как выступить, нормандец настоял на том, чтобы прочитать молитву Святого Бенедикта. Прочитал он ее сам – вслух и без ошибок.
…Широкий, ровный коридор. Колеблющийся свет факела падал на гладкие, словно полированные стены. Не удержавшись, я дотронулся рукой. Да, стены когда-то полировали. Я прикинул размеры прохода и покачал головой. Даже демонам довелось поработать не одну неделю.
Дважды слева и справа попадались боковые проходы, но своды их были значительно ниже – очевидно, мы шли главной дорогой. Пол казался чистым, но несколько раз я замечал небольшие камни, явно принесенные с поверхности. Постепенно проход стал пологим – мы начали спускаться вглубь, в недра горы.
– Что там? – шепнул я Анжеле, но девушка лишь
Спуск становился все круче. Слева встретился еще один боковой коридор. Внезапно Ансельм остановился:
– Шум! Вы слышите?
Слух у парня отменный – через несколько шагов я и сам начал различать неясные звуки, доносившиеся откуда-то из темноты. Я вновь повернулся к Анжеле:
– Вода, – тихо проговорила она. – Всего лишь вода.
Вскоре я понял – она права. Где-то впереди шумел поток. Подземные речки часто встречаются в пещерах, но эта пещера сотворена не Богом…
Внезапно Ансельм вскрикнул и помянул нечто, монахами обычно не поминаемое. Свет факела дрогнул.
– Ступеньки! Здесь, кажется…
Он не договорил, но я уже понял. Коридор кончился. Впереди была широкая лестница, ведущая вниз.
– Ого! – итальянец быстро сбежал по ступеням и присвистнул: – Вот это да!
«Это» оказалось действительно достойно внимания. Своды круто уходили вверх, стены расступились, исчезая во мраке. Зал – огромный, круглый, вымощенный ровными четырехугольными плитами. Шум воды стал громче.
– Факелы!
Брат Петр старался не зря. Четыре факела заставили тьму отступить, и удивление наше еще более возросло.
Зал был действительно огромен – во много раз больше нового собора Сен-Дени. Слева, у противоположной стены, из камня выбивался мощный поток, с шумом уходивший в большой круглый колодец. Над водостоком когда-то находилось вырезанное в камне изображение, но чьи-то руки постарались и здесь, уничтожив все. Эти же руки прошлись по стенам, оставив всюду следы зубила.
Зал оказался совершенно пуст, если не считать того, что находилось в центре. Вначале я никак не мог понять, что это. Большое, круглое, из цельного камня…
– Стол! – сообразил Ансельм. – Кровь Христова, стол!
Мы подошли ближе. Парень не ошибся. Это был действительно стол – ровный, полированный, с широкими креслами по бокам, тоже из цельного камня. Посреди стола чьи-то руки выбили крест – неровный, непривычной формы.
– Одно, два… четыре, – итальянец принялся обходить вокруг странного сооружения. – Десять… Отец Гильом! Двенадцать кресел! Это же…
– Круглый Стол, – усмехнулся я. – Остается подождать мессира Артура.
– Но ведь… Логры! Отец Гильом, помните?
Я, конечно, помнил.
– Брат Ансельм! Восхищаюсь вашей фантазией. Загляните под стол, там часом не лежит Эскалибур?
– А кто такие эти… логры? – поинтересовался Пьер. – Они чего, гномы?
– Судя по креслам, нет, – итальянец никак не реагировал на мои слова, но под стол все же заглянул. – Логры, брат Петр, это те, которыми правил Артур.
– А кто такой Артур?