Овернский клирик
Шрифт:
– А вот еще одна! – Ансельм указал влево, где в неярких лучах, пробивающихся через ее щели, темнела вторая дверь – такая же тяжелая и запертая.
Пьер осторожно потрогал дверь, ведущую наружу, затем слегка приналег плечом. На лице его отразилось легкое презрение.
– Это не есть… – начал он, затем подумал и закончил: – Сломануть?
– Сломанем, – согласился Ансельм. – Но сначала… Можно, отец Гильом? – Он кивнул на вторую дверь.
Замка не было – лишь огромный засов. Пьер нажал двумя руками,
Нормандец осторожно заглянул, почесал затылок и повернулся к нам:
– Никак не демоны?
Странный вопрос вскоре разрешился. Уже с порога стало ясно, что здесь бывают «никак не демоны», а такие же, как и мы, добрые католики. Иконы в углу, небольшое деревянное распятие… Я с облегчением перекрестился – после того, что было в подземелье, увидеть такое просто приятно. Итак, здесь бывают добрые католики, о чем говорили не только иконы, но и молитвенник в толстой кожаной обложке, лежавший на столе.
Я огляделся: стол, два грубо сколоченных табурета, лавка, небольшое окошко, пробитое в сплошном камне. На столе застыл огромный глиняный кувшин, а рядом – словно для пущего контраста – два серебряных кубка. На лавке лежала крестьянская куртка и тут же – дорогие, шитые золотом штаны.
Ансельм, не удержавшись, заглянул в кувшин, затем понюхал, отлил содержимое в один из кубков и удивленно проговорил:
– Вода! Вина им, что ли, жалко?
– Не уподобляйтесь обитателям безбожного града Сибариса, – наставительно заметил я. – Вода и сухари – яства истинного бенедиктинца.
– А что, сухари доставать? – осведомился наивный Пьер, и я не без удовольствия отметил, как Ансельма передернуло.
– Ладно, – решил я. – Присядем. Надо подумать.
Мы расселись вокруг стола. Пьер, не удержавшись, захрустел сухарем. Я подождал, пока хруст прекратится, и поинтересовался:
– Итак?
– Итак, дело раскрыто! – Ансельм усмехнулся и вновь – уже в который раз – щелкнул пальцами. – Сейчас брат Петр сломает дверь, и можно возвращаться.
– Анжела? – я поглядел на девушку. Та пожала плечами:
– Меня не посылали вести расследование. Я скорее подозреваемая. Но вы ошибаетесь. Вы все…
– Брат Петр?
Нормандец развел руками:
– Ну, если мы Жанну найтить… нашли… Но все равно не понимаю…
Ансельм хмыкнул, и Пьер обиженно засопел.
– И я тоже не понимаю, – оптимизм Ансельма пришелся мне не по душе. – Первое – мы еще не уверены, что в подземелье похоронена действительно Жанна, а не какая-нибудь рыжая бродяжка, которую загрызли в лесу волки. Второе – кто убил ее и самозванку?..
– Об этом надо спросить в замке, – не удержался Ансельм.
– А также у де Пуаньяка – что столь же логично. И третье… Если
На лице итальянца выразилось легкое замешательство:
– Ну… кто-то решил разоблачить обман и…
– Прислать еще одну самозванку, – внезапно заговорила Анжела.
Ансельм скривился, но ответить было нечего.
– Вот так, – подытожил я. – Пока у нас есть отдельные кирпичи, но собор строить рано. Анжела, вам нечего добавить?
Девушка задумалась:
– Я… я немного знаю тех, кто живет в замке. Они не преступники. Они никого не убивали. А ваше расследование может принести много зла.
– А кто же убил ту, черную? Которую нашли в лесу? – не удержался Ансельм.
– Черную? – Анжела грустно усмехнулась. – Не знаю.
– Зато я знаю! – резко перебил итальянец. – И очень хочу узнать, чья это нора. А заодно – что там за внешней дверью.
– Они здесь бывать… бывают, – заметил Пьер. – Подождать можно. Они приходят. Они открывают…
– Мы их хватают и веревками вязают… Брат Петр, а что, если «они» решат забросать и этот выход? Ведь ясно – демоны пытаются скрыть вход в подземелье!
– Молитвенник, – нормандец кивнул на стол. – Кубки. Забрать надо. Придут.
– Вы… Вы не понимаете, с чем имеете дело! – Анжела встала, ее лицо побледнело. – Вы даже не представляете!
– Почему не представляем, дочь моя? – итальянец хитро улыбнулся. – Мы имеем дело с неглупыми оборотнями, которые умеют лихо отводить глаза. Например, представить некую черноволосую Жанной де Гарр, наколдовать крест над церковью или заполнить весь замок призраками…
– Брат Ансельм! – воскликнул я, но было поздно. Анжела вздрогнула и медленно опустилась на табурет.
– Вы… Вы видели?
– Ха! – итальянца понесло. – Еще бы! Анжела, посуди сама. Ты же католичка, дочь Святой Церкви! Ты покрываешь нечисть! Разве можно допустить, чтобы эти твари разгуливали между людьми?
– Твари? – девушка покачала головой. – А разве можно допустить, чтобы людей… Людей, отец Ансельм! Чтобы их травили, как бешеных собак, только за то, что они другие – не такие, как мы? Чтобы попы натравливали на них испуганное стадо…
– Ого! – Ансельм предостерегающе поднял палец. – Дочь моя, осторожнее!
– Ну конечно! Они нелюди и колдуны! А кто вы, способные увидеть то, что не может заметить даже епископ? Кто дал вам такие глаза? Вы же не святые? Или ты святой, отец Ансельм?
– Ну-у-у… – парень растерянно поглядел на меня. – Мы – монахи из Сен-Дени! Нам эти колдовские чары…
Я предоставил Ансельму самому выпутываться из нелепого положения. Вспомнился связанный из веток крест, испуганное бормотание косматого демона и когтистая лапа, пытающаяся сотворить крестное знамение. Кто же из нас колдун?