Ойкумена
Шрифт:
Впервые за минувший год девушка увидела всю команду Сантели в сборе. Новую команду, потому что увечный Кодуре, по рассказам, быстро спился и замерз насмерть в первый зимний месяц. А Виаль погиб немного позже, защищая бок о бок с Каем телегу от «жадных» мародеров. Взамен потерь бригада пополнилась двумя новыми бойцами. Звали их Зильбер и Айнар, свободные наемники, не рутьеры. Елена о них слышала, но пока не видела воочию. Теперь увидела.
Зильбер оказался не слишком высок, полноват и тщательно холил аккуратные рыжие бакенбарды. Из оружия носил короткий меч, похожий на римский гладиус, и лук. Стрелял Зильбер по-особенному, при помощи распиленной на всю длину тростниковой трубки с петлей [18] . Петля цеплялась на пальцы
18
«Корейский способ» стрельбы из лука, гуглить «Tong-Ah», а художественное изображение можно увидеть в фильме «War of the Arrows» (2011).
Айнар был типичным пехотинцем, при таком же мече, как у Зильбера и с большим круглым щитом. Рост имел высокий, сложение плотное, лицо тяжелое, взгляд злобный, а волосы и бороду сбривал до состояния свиной щетинки. Правый глаз у него был вечно прищурен, а второй наоборот, широко открыт и, казалось, никогда не мигал.
Оба наемника были совершенно не похожи внешне, однако при этом казались едва ли не близнецами. Роднили их взгляды (одинаково настороженные), скупые движения (как будто берегли каждую калорию), характерная брань и другие мелочи, которые вроде и незаметны по отдельности, а в совокупности рисуют исчерпывающий образ. У Зильбера и Айнара на лбу отчетливо читалось «дезертир», а Лена про себя немедленно окрестила их неблагозвучно, но кратко - «братья-солдатья».
На сон грядущий Шена показала спутнице, как правильно таскать понягу. Казалось бы, что может быть проще - закинуть на плечи деревянную раму с веревками? Оказалось, есть несколько хитростей. Главная заключалась в том, что, несмотря на внешнее сходство с рюкзачной рамой, носилась поняга по-иному. Для этого к поясу за спиной подвешивались две прочные петли, а туда, в свою очередь, продевались торчащие вниз концы поняжной рамы. Таким образом, вес всей конструкции переносился на пояс и ноги, а лямки лишь придерживали ношу. Их можно было надеть обычным способом, можно было перекинуть на одну сторону, как у однолямочного рюкзака или даже обойтись без лямок вообще, зафиксировав раму при помощи шеста на плече.
В общем удивительная оказалась штука.
Спалось плохо. Точнее совсем не спалось. Мандраж колотил как при лихорадке, дрожь возникала где-то в середине живота и волнами расходилась по телу, неся волны нездорового жара. Так, что Лена даже испугалась, не заболела ли она. Это было бы очень, очень плохо. С другой стороны, такая возможность освободила бы от похода...
«Дилемма двоечника», как назвал ее однажды отец. Двоечник идет на экзамен, к которому не готов, испытывая тяжелейший стресс. Тянуть билет - значит получить заведомый неуд. Избежать экзамена под каким-нибудь предлогом - тоже плохо, однако на какое-то время двоечник испытает восхитительное облегчение от того, что опасность отодвинулась в неопределенное будущее.
Лена куталась в шерстяное одеяло и никак не могла согреться. Она почти погружалась в сонную дремоту... но как пловец с избыточным запасом воздуха, никак не могла преодолеть незримую грань, за которой начинается уже нормальный сон.
А затем ей почему-то стало по-настоящему тепло, как в теплой ванне, когда никуда не надо спешить, впереди никаких угроз ... и все будет хорошо ... непременно хорошо ...
Шена осторожно поправила свое одеяло, которым накрыла мучившуюся Хель. Копейщице тоже не спалось, но Шена всегда плохо засыпала в ночь перед выходом. Это было нормально и безопасно. Первый день как следует утомит, первая ночь в походе пройдет нормально, а затем все покатится само собой в привычном виде.
Лошадь номер четыре похрустывала сеном, словно чувствовала, что неплохо бы наесться впрок. Больше она не увидит лакомства до самого возвращения. Разве
Одна-единственная свеча горела в каменной чашке у ворот, заложенных широкой доской. В неярком свете лицо рыжей лекарши казалось очень гладким и помолодевшим. Хель и так была отнюдь не стара, но сейчас вообще походила на девчонку, которой еще пара лет до замужества. Шена тихонько вздохнула и в очередной раз покатала в уме, как гальку в речном потоке, давнюю загадку - кто же такая Хель?..
Сейчас, будучи единственной неспящей в сарае, наедине с собой, Шена призналась, что ... нет, это было бы слишком решительно, слишком смело и прямо. Она лишь подумала, что наверное, сложись все по-иному, Хель могла бы ей понравиться, как по-своему симпатичный, не худший в мире человек. Иногда удивляющий хладнокровной жесткостью, как при удалении загнившей ноги. А иногда поражающий странной, несообразной наивностью. Не глупостью, не оторванностью от жизни, а именно - наивностью. Будто Хель пришла на Пустоши из какого-то иного места, куда более доброго и светлого. Из дворца, боевой башни или на худой конец зажиточной семьи, где семье повезло на любящего отца, и дети не сталкиваются с обыденной жестокостью, едва научившись ходить.
От этих мыслей Шене стало горько и больно. Потому что мысли будили воспоминания, а память ранила острыми ножами, несмотря на минувшие годы. Копейщица глянула на лекаршу с неприкрытой злостью. Теперь уже как на олицетворение всего, что было ненавистно Шене.
Поганая аристократка...
Захотелось сорвать с Хель одеяла, оба, ее и свое, а затем погнать рыжую скотину пинками вокруг телеги, подкалывая кинжалом для бодрости. Просто так, чтобы злость нашла выход, прежде чем выжжет душу окончательно.
Проклятая благородная. Такая же, наверняка такая же как и те, другие. Иначе откуда бы ей знать, что такое «p`atrean»...
Хель шевельнулась во сне. Рыжеватый локон упал на щеку, прикрыл нос. В тусклом свете волосы лекарши казались темными, как потемневшая от времени медь. Девушка смешно засопела, не просыпаясь, сморщилась и дернула носом. Шена отвернулась. Закрыла глаза, как будто можно было скрыться от черных воспоминаний.
Встали затемно. Без особого сигнала, как-то все один за другим расшевелились, засобирались. Первый день был очень важным, требовалось использовать каждую минуту светлого времени, чтобы уйти от городка как можно дальше. Это и для похода полезно, и выводило бригаду за пределы действия самых глупых «жадин», которые грабили всех подряд на подступах к Вратам, пока сами не ложились под мечами «смоляных» или рутьеров, нанятых лучшими людьми города.
Лена еще раз, напоследок, сама уложила дорожный мешок правильным образом. То есть сначала вставила свернутый в трубу войлочный коврик, затем утрамбовала вниз одеяло, поверх него запасную одежду, носки и шапку для сна, все остальные мелочи кроме тех, что поместились в чехлы на поясе и перекидной мешок. Сверху накрыла деревянной миской и зашнуровала. Шена критически обозрела получившийся результат, скривила губы, однако признала результат условно приемлемым.
Пришел мэтр Шарлей. Вид у бретера был такой, словно черти всех Пустошей скакали на нем от самого заката. Налитые кровью глаза бретера взирали на мир с видом тяжелой злости и демонстрировали мощное наркотическое похмелье хозяина. Впрочем, Шарлей держался на ногах бодро и руки у него не тряслись, из этого Лена заключила, что он таки воспользовался ее подарком. Бретер без лишних слов ударил с бригадиром рука об руку и тем заключил договор. Айнар и Зильбер покосились на бретера, однако воздержались от внешнего выражения неудовольствия. Сам фехтовальщик машинально положил руку на рукоять сабли, но все же сделал вид, что не заметил косых взглядов. Немного поразмыслив, Шарлей перевесил саблю за спину, клевец переместил с левой стороны на правую, а кинжал, наоборот, под левую руку. Так, словно готовился молотить латников или просто не хотел, чтобы ножны в дальнем пути колотились по ногам.