Озарение Нострадамуса
Шрифт:
— Все части наши, а торпеды-то ваши. Надо, чтобы немцам не достались.
— По полученному мной распоряжению вся техника уничтожена, хотя это мне ножом по сердцу.
— Ножом по сердцу, дорогой, — опасность уничтожения не только вашей техники, но всех армий фронта. Они переправляются сейчас на таманский берег. И вам там следует быть. Немедленно.
Подошел командующий фронтом генерал Козлов, полный и сердитый:
— Кто таков? — грозно спросил он. Хренов представил ему Званцева.
— Ах, этот! Налить ему стакан водки.
— Я не пью,
— Я говорю — выпей. Приказываю.
— Не могу, товарищ генерал. Никогда не пил и не буду!
— Видно, не крещенный фронтовым крестом. Тогда ступай.
От катакомб Званцев, ведя свою полуторку-мастерскую, едва втиснулся в общий поток машин, спешивших к переправе.
Проехав метров сто, он услыхал площадную брань. К нему бросился какой-то офицер.
— В кювет, раз-твою-так! — кричал он. — Пристрелю!
— Я не съеду, товарищ подполковник, — жестко ответил ему Званцев.
— Что? Кто такой? Военинженер? За рулем? Простите, не разглядел, за шофера принял. Уступите дорогу члену военного совета товарищу Мехлису.
— Если бежит, то объедет, — спокойно ответил Званцев.
Адъютант Мехлиса наклонился к Званцеву и шепнул:
— Без меня.
По обочине, подскакивая на ухабах, проехала штабная автомашина с товарищем Мехлисом, которого Званцев узнал по портретам.
— Подвези, военинженер, — попросил адъютант.
Званцев посадил его рядом с собой, и тот, словно стараясь отвлечься от всего вокруг происходящего, стал рассказывать про глубокую древность:
— В катакомбах, где мы с вами только что побывали былые времена выламывали плиты для строений древнего города Пантикопеи, развалины которого археологи раскапывают вот на этой горе Митридат, царя царства Босфорского Последний царь Митридат VI воевал со скифами, подчинил себе Черноморское побережье и схватился с римлянами, к которым примкнул его собственный сын. И проиграл. Он решил покончить с собой. Но вот беда! Всю жизнь принимал помаленьку всякие яды и так приучил себя к ним, что не мог отравиться, никакой яд его не брал. И он приказал своему рабу заколоть его, как Нерон впоследствии.
— А через Керченский пролив не удирал впереди своей армии этот Митридат? — язвительно спросит Званцев.
Подполковник замолчал и не проронил больше ни слова до самой переправы, куда вела зеленая улица уже не былой Пантикапеи, а современной Керчи.
Проезжая мимо уютных домов с фруктовыми садиками у каждого, приютившихся у подножья горы Митридат, Званцев подумал: «Представлял ли древний завоеватель масштабы современных войн?»
За краем обрыва, где кончились дома, на узкой береговой полосе сгрудилось множество людей, теснясь к морскому проливу, отделяющему Керченский полуостров от Тамани.
Утренний туман рассеялся, тучи исчезли. Появилось солнце. Могло показаться, что бесчисленные курортники открывают купальный сезон.
Но там толпились не купальщики, а солдаты. И вода в проливе была ледяной, не для купания.
Группа Званцева прибыла на переправу
— Разрешите доложить, товарищ комбат! — вытянулся он перед Званцевым.
— Докладывай.
— Комиссар нашей группы старший политрук товарищ Самчелеев застрелился. Решил, что из окружения не выйти, в плен сдаваться не хотел. Рядовой Паршин поднял с земли сброшенную фашистскими летчиками шариковую бомбу и погиб вместе с санинструкторшей, которой интересовался. Техника уничтожена. Если что достать, то мигом.
— Что ты мне, как прекрасной маркизе, голову морочишь? Все в порядке? — рассердился Званцев. — Александра Михайловича, политрука нашего, жаль. Без раба обошелся…
— Так точно! — подтвердил Печников, ничего не поняв.
— А того, что здесь требуется, тебе не достать. Никак… у англичан в Дюнкерке, где эвакуировалась с материка такая же армия, к услугам был весь английский флот, а здесь два-три катера…
— Чего нет, того нет, — развел руками Печников. — Катеров мало, и неведомо, как нам на них погрузиться, товарищ военинженер. Порядку здесь никакого, один ералаш, командования нет. Все норовят, как могут. В самый раз вам команду над всеми взять и группу нашу переправить.
Званцев поморщился и посмотрел на толпящихся на узкой береговой полосе людей, шарахающихся при каждом взрыве снаряда или бомбы и осаждающих уходящие далеко в море деревянные причалы, куда приставали катера, сказал сурово:
— Если ты посоветовал в расчете поскорее нам отсюда выбраться, то ошибся. Команду переправой я на себя беру, но вы все будете обеспечивать выполнение моих приказов.
— Будет исполнено! — обрадовано воскликнул Печников.
И тотчас офицеры и бойцы группы Званцева по его указанию стали оттеснять перепуганных людей от причалов.
Подействовали и зычный голос Печникова, ссылающегося на приказ какого-то высшего командования переправой, и решительные действия бойцов его группы, не особенно церемонившиеся с упирающимися.
По приказу Званцева к причалу подошел личный состав госпиталя, и несли раненых.
Неподалеку на кромке прибоя, куда накатывалась волна, Званцев увидел майора, которому взрывом оторвало обе ноги. Откатываясь, волна уносила розовую пену.
Подошедший к Званцеву солдат передал просьбу майора подойти к нему.
— Военинженер… прошу… пристрели меня, — еле выговорил тот, когда Званцев склонился над ним.
У Званцева не хватило духу выполнить просьбу умирающего, и он малодушно приказал отнести его подальше от холодной волны и положить под откосом берега, словно это могло тому помочь.
Дошла очередь и до группы Званцева, которую он решил отправить раньше себя, чувствуя ответственность за происходящее на переправе, хотя командование ею принял на себя самовольно.
Он стоял на причале, наблюдая за очередной погрузкой на катер людей, беспрекословно повиновавшихся ему, еле втискиваясь на палубу перегруженного суденышка.