Озарение Нострадамуса
Шрифт:
В Наркомате, на знакомой площади Ногина, уже не было ни Орджоникидзе, ни Павлуновского. Говорить пришлось с неким Чебышевым, который, в отличие от знаменитого математика с такой же фамилией, не обладал воображением.
— У нас нет средств для перспективных изобретений, — закончил он тяжелую для Званцева беседу.
Званцев чувствовал себя полным неудачником и, уволясь из ВЭИ, согласился с предложением «Детиздата», прочитавшего в «Ленинградской правде» содержание его сценария «Аренида», написать по его мотивам роман.
Иосифьян, занятый какими-то партийными неприятностями, казалось, совсем забыл о нем, и Званцев горестно
К тому же страну лихорадило от громких судебных процессов над оппозиционерами. Один за другим пали их жертвами, Пятаков, а потом Бухарин. Павлуновский просто исчез, и в его кабинете сидел кто-то другой. Арестовали и поволжского, немца Шефера, мягкого и милого отца Ингрид, отличавшегося исключительной аккуратностью, педантичностью и превосходным знанием немецкого языка. Возглавляя техническийi отдел завода в Подлипках, он был для директора Мирзаханова особенно ценным при общении с работающими на заводе специалистами из Германии.
Ударом был для Званцева выстрел в висок Орджоникидзе, когда за ним пришли чекисты. Позвонив Сталину, он просил его прекратить это безобразие и услышал издевательский ответ: — Гони их в шею.
Не вынеся позора, старый революционер предпочел застрелиться.
И, наконец, шумный процесс над Тухачевским, который был для Званцева подлинным героем. Он чувствовал себя одиноким кустом среди вывороченных с корнем деревьев.
Ведь даже Чанышев, первый, кому поведал Званцев о своем замысле, не избежал горькой участи. Его арестовали, судили и сослали в Воркуту, где, оставаясь заключенным, он, проявив свои незаурядные способности, стал начальником одной из шахт. После реабилитации он, тяжело больной, не покинул своей шахты. Побывав в Москве и встретившись со Званцевым, он произнес такие пророческие слова:
— Поверьте, Саша, ваше изобретение вернется к нам, но уже из-за рубежа.
Так оно и случилось. Спустя сорок лет в Америке на склоне горы собирались соорудить электрокатапульту (ту самую секретную, а потому незапатентованную электропушку), которая запустит космический объект со второй космической скоростью, не нарушая выбросами реактивных двигателей целостность озонного слоя атмосферы, как это описал Званцев в своем втором романе «Мост друзей».
Как и во множестве других случаев, русское изобретение возвращалось к нам из-за рубежа, и конструкторы советского авианосца копировали американскую электрокатапульту, которая выстреливала… самолетами, и даже не знали о засекреченной разработке сорокалетней давности.
Не избежал гонений и профессор Иосифьян. Кто-то донес, что его отец из Горного Карабаха принадлежал к реакционной партии, и талантливый молодой ученый был тотчас исключен из партии. Все высшие инстанции подтвердили исключение, но Андроник не сдался и обратился к XVII съезду партии. Съезд восстановил его в правах коммуниста.
Но как впоследствии выяснилось, почти весь состав этого съезда позже был репрессирован Берией и его подручными.
Званцев не мог понять, каким образом он, не добившийся успеха в создании электропушки, в условиях повальных арестов не только не был арестован, но даже попал в Америку, за Железный занавес, куда выехать можно было только особо доверенным людям.
По возвращении его оттуда Ингрид сказала ему:
— Израиль Соломонович Шапиро, твой соавтор по сценарию, явился ко мне, предлагая выйти за
Званцев ждал, что топор репрессии упадет и на него. Но он не учел того, что обладал неоспоримым преимуществом перед многими другими: он был беспартийным, а репрессии были в основном направлены против старых партийных кадров.
И Званцев, первый роман которого печатала глава за главой популярная газета, был занят вторым романом, навеянным подвигами полярников в Арктике, и своим пребыванием в Америке — «Океанский мост», расточая множество изобретательских идей, которые воплощались уже не им, а его героями.
Новелла пятая. Электрокамикадзе
По пыльной дороге из Серпухова к военным лагерям на третий день войны шел коренастый, круглолицый, скуластый человек в штатском, имея направление в 39-й запасной саперный батальон. Это был инженер Званцев, неуемный изобретатель, который удивлялся сейчас, что за ним и его спутниками, такими же, как он, призывниками, на железнодорожную станцию не прислали автобуса.
И лишь придя на голое место в лесу, где должен был возникнуть батальон, куда он направлялся, понял, что у батальона пока нет ничего, и все предстоит еще создавать.
Целый день ушел на регистрацию прибывших и выдачу им обмундирования. В солдатской гимнастерке, в кирзовых сапогах и в пилотке на голове Званцев выглядел отнюдь не щеголем.
Спускались сумерки, а о том, где должны спать новые солдаты пополнения, никто не заводил и речи.
Тогда Званцев предпринял разведку, обнаружив в лесу фанерные домики, которые служили офицерам убежищем во время военных учений. Он повел туда всех прибывших и устроил их на ночлег.
Заслуга, быть может, и малая, но замеченная комбатом, старшим лейтенантом Зиминым, который утром вызвал к себе Званцева. И когда выяснил, что тот не только инженер, но и автор печатавшегося еще недавно в газете романа, которым Зимин зачитывался, он тотчас назначил его своим помощником по технической части.
— Тебе предстоит получать технику, предназначенную для мотосаперных батальонов, которые мы будем формировать, и приводить ее в боевое состояние.
Званцев не сразу понял, что это означает, но скоро до него дошло, что автомашины с мобпунктов прибывают, как правило, негодные для эксплуатации. А как их отремонтировать — это уже было заботой Званцева. Мотобатальоны должны быть укомплектованы, фронт не ждет.
— Но в таком чине тебе ни в какие инстанции, да и на мобпункты, являться нельзя, — заявил Зимин. — Мы представим тебя к званию воениженера третьего ранга. Немедленно переоденься, нацепи себе шпалу и отравляйся в Москву. Единственную полученную машину, полуторку, я тебе дам. А там уж как знаешь.