Озеро Черного Дракона
Шрифт:
Девочка поставила у дверей кухни корзинку с глиной, проскользнула в каморку, отгороженную от столовой циновками, и, схватив пучок бечевок от панки, потянула их на себя. Панки — легкая бамбуковая рама с матерчатыми опахалами, прикрепленная к потолку, •— пришла в движение и обдала сидящих в зале людей прохладным ветерком. В общий шум столовой — негромкий говор обедающих офицеров, стук ножей и вилок, звон посуды — включился монотонный скрип рамы и приглушенное шуршание матерчатых опахал.
В маленькой каморке Динь чувствовала себя сравнительно хорошо. Здесь никто на нее не покрикивал, не ругал. Пока офицеры обедали, можно было немного
Казалось, это должно было бы наложить на девочку отпечаток угрюмости, забитости, но не такой была подвижная, жизнерадостная Динь. Неизменно мурлыча тоненьким голосом песенки, она то носилась по двору за обреченными для кухни курами, то усердно, до блеска, начищала металлические котлы, то таскала ведрами воду. И делала она все легко и быстро, без тени недовольства и усталости на лице.
Динь особенно была рада, когда ее посылали обслуживать панки. Здесь, в каморке, девочка мгновенно преображалась. Выражение беззаботности на ее лице уступало место сосредоточенности и настороженности. Отделенная от обедающих офицеров легкими циновками, она могла слушать то, о чем они говорят между собой. Динь около двух лет училась в миссионерской школе при французском католическом монастыре и неплохо знала язык чужеземцев. Чаще всего они вели между собой пустые разговоры, но нередко в них проскальзывало и такое, что могло заинтересовать дядю Нгуена.
Постепенно из столовой разошлись все офицеры. Остались только двое. Они беседовали о какой-то сожженной рабочими французской плантации.
— До чего только обнаглели эти аннамиты! 1 — возмущенно воскликнул один из офицеров.
— Сами виноваты в этом, — сказал другой. — У англичан следовало учиться, как управлять колониями.
— И у них не лучше теперь. Все обычно начинается довольно просто, — продолжал первый голос. — Вначале мы позволили этим аннамитам разговаривать по-французски, потом они стали знакомиться с европейскими науками и литературой, одеваться по-европейски и в конце концов вообразили, что они не хуже нас...
— Да, это верно, — огорченно вздохнул второй офицер. — А ведь подумать только: отец мой еще помнит времена, когда европеец в Индокитае был окружен ореолом чуть ли не божества. При появлении белого в деревне туземцы приседали на корточки и не смели поднять на него глаза.
Голоса умолкли. Кто-то третий вошел в столовую и негромко поздоровался с обедающими.
— А, лейтенант Моос, присаживайтесь!
— Привет, господа!
— Где это вы пропадали вчера весь вечер?
— Возился с этим проклятым храмовым сторожен.
— Все еще молчит?
— Нем и глух, как пень!
— А рис в храме искали?
— Ив храме и вокруг.
— Нашли что-нибудь?
— Куриный помет!
Офицеры рассмеялись.
— Как бы, господин Моос, красные не вынесли из-под вашего носа этот рис!
— Не вынесут, господин майор! — самоуверенно произнес лейтенант. — Завтра на Слоновом холме все перерою, а найду.
Офицеры позавтракали и ушли. Столовая опустела.
В
Однако как сейчас побежать в деревню, если у нее тут еще уйма дел, а этот Леже ни за что не отпустит ее, пока не будет перемыта вся посуда?.. Ну и черт с ним, с этим проклятым поваром! Ей здорово попадет от него, но это неважно. Самое главное сейчас нс это. Скорее, скорее в деревню к дяде Нгуену!
Уставившись неподвижным взглядом в застывшую в своих илистых берегах воду Красной реки, Железный Бамбук о чем-то сосредоточенно думал.
Динь робко коснулась рукой его плеча:
— Может быть, кого-нибудь из мальчиков послать за отцом или Фамом?
Железный Бамбук досадливо поморщился:
— Где искать их? Пока найдешь и приведешь сюда, они уже рис отыщут.
— Что ж делать?
В самом деле, что ж придумать, что предпринять?
Внезапно лицо Железного Бамбука преобразилось: над переносицей появилась упрямая складка, чуть припухлые губы решительно сжались, а в черных глазах вспыхнули задорные искорки.
— Сами попробуем рис спасти! — твердо произнес он.
— Как - - сами? — удивилась Динь.
— Очень просто... Если до вечера солдаты не разыщут риса, юные зукиты1 ночью вынесут его со Слонового холма... Не такие уж мы маленькие, чтобы побояться без взрослых пойти на такое дело! Верно, Динь?
Девочка бросила на товарища восторженный взгляд:
— Конечно, Железный Бамбук! И я пойду с вами.
—- Тебе нельзя, Динь... В Донг-Тоа ты нужнее. Возвращайся-ка скорее на пост, а по дороге забеги к Ле и передай, чтобы подежурил за меня здесь.
— А ты куда?
— Сбегаю к Желтой Протоке. Наверно, все наши там...
* 3 у к и т — участник междеревенского отряда сопротивления французским захватчикам во Вьетнаме. Эти отряды вместе с партизанами составляли основу вооруженных сил народа в последней освободительной войне.
БОЛЬШОЙ СБОР
На полянке, густо заросшей желтыми цветами, царило оживление. Мальчики тесным кольцом окружили двух дерущихся на траве сверчков. Каждое движение драчунов зрители сопровождали шумными возгласами.
Преимущества явно были на стороне Забияки — маленького, но с сильными лапами сверчка, принадлежащего Хоку. Ни на минуту не прекращая ожесточенных атак, Забияка заставлял пятиться своего противника — крупного, но не очень проворного сверчка Силача. Его хозяин, Аистенок, выходил из себя, глядя на своего нерасторопного бойца.
— Вперед, Силач! Вперед! Ну, бей же его!.. — неустанно подзадоривал он своего сверчка.
— Не Силач он, а мокрая курица! — отозвался Хок, презрительно сморщив румяное и нежное, как у девочки, лицо.
— Много ты понимаешь, Бобовый Творог!
Это прозвище укрепилось за Хоком недавно и напоминало об одной из мрачных страниц его не очень богатой событиями биографии. Посланный однажды матерью — хозяйкой придорожной харчевни — к пристани продавать бобовый творог, Хок возвратился к вечеру без товара и без денег. Не продав за весь день ни порции, незадачливый торговец сам справился с творогом.