Озеро смерти
Шрифт:
Они все время перешептывались и, судя по всему, сообразили: у Джесси есть деньги, и больше чем может получать младший поверенный. Им остался неизвестным простой факт: Джесси добился выплаты по иску к сбившему его водителю. Что было непросто, так как водитель оказался миллионером, разбогатевшим на торговле программным обеспечением и вовсе не желавшим отвечать за двух сбитых им людей. Тем более что «БМВ» снес велосипедистов в момент, когда хозяин машины, забыв про руль, наслаждался оральным сексом.
Джесси заставил миллионера выплатить компенсацию, достаточную,
Менеджер банка пожала Джесси руку, потом он встал и ушел. Обождав, пока за ним закроется входная дверь, три девицы неспешно покинули банк.
День похорон Питера Вайоминга начался в три сорок пять утра со звонка сотового телефона. Слезая с кровати Джесси, я впотьмах врезалась в журнальный столик и, кляня себя за неловкость, упала на диван. На линии был мой отец, Филип Джеймс Делани, капитан ВМС США в отставке. Он звонил из Сингапура.
— Эван, мне сказали… ты звонила по неотложному делу. Что случилось?
Услышать его низкий, хрипловатый голос было так приятно. Ужасно, но, сообщив ему новость, я должна была разрушить счастливую встречу, случавшуюся у них с мамой всего раз в год. Родители великолепно проводили время вдвоем, но выдерживали не дольше двух недель и только в международных водах.
Выслушав, отец задал вопрос:
— Не понял. Ты действительно сказала, что Брайан в тюрьме?
Когда я объяснила, что должна поручить им заботу о Люке, отец огорошил меня:
— Невозможно. Твоя мама в больнице. Лихорадка Денге. — Потом добавил: — Не беспокойся, ты ведь знаешь, какая она крепкая, моя птичка.
Когда папа старался меня убедить, то называл маму уменьшительным именем, взятым из моего детства.
— Но ведь я не могу оставить ее одну, да еще за десять тысяч миль от дома.
Мой план разваливался: спрятать Люка негде.
— Конечно, я приеду, но пройдет не менее недели.
Еще он велел мне быть энергичной, не стесняться давить на полицию, и черт с ней, с этой Табитой.
К рассвету небо оказалось более-менее чистым, пусть тонированным в бурый цвет, но без дыма. Жара и ветер ослабели, дав пожарным возможность локализовать огонь. После завтрака нам с Люком пришлось отогнать машину в мастерскую, чтобы закрасили оскорбительные надписи. Потом я взяла напрокат другую машину и поехала в офис к Джесси, чтобы встретиться с адвокатом, специалистом по семейному праву. Адвокат по фамилии Солис был тщедушный и лысый, как коленка. Пока я обсуждала возможность изоляции Табиты от общества, за Люком присматривал Джесси. Адвокат поинтересовался, думала ли я о долговременных перспективах.
— Вы имеете в виду ситуацию, при которой Табита получит право видеться с ребенком?
— Да, — произнес он с особым ударением. — Если ваш брат не сможет содержать сына в силу обстоятельств.
Я почувствовала, как к лицу прилила кровь.
— Хотите сказать, если дело передадут в суд и…
— И, сверх того, осудят, тогда ваша ситуация сильно усложнится.
— Они арестовали
— Думаю, это лучший из возможных сценариев. Впрочем, мне уже известны кое-какие обстоятельства, и…
— Вы говорили с Джесси?
— Да, и он обрисовал ситуацию.
Солис принялся что-то объяснять, но мои мысли уже бродили по полям гнева. Джесси проговорился адвокату о виновности Брайана.
Когда я вернулась в его офис, Джесси спросил:
— Какие планы по поводу ленча? Думаю, мы могли бы взять Люка…
— Да. Хорошо. Наверное, мы возьмем Люка.
— Конечно.
Джесси выглядел озадаченным.
— С Солисом прошло нормально?
— Да.
Он вопросительно наклонил голову набок, ожидая, что я объясню перемену настроения.
— Я собираюсь на похороны Вайоминга.
Удивление.
— Ты поэтому так завелась?
— Я не завелась.
Мне захотелось припечатать его лицом к столу.
— Эван, что?
Будь я в возрасте Люка, решение пришло бы самое прямолинейное. Например, ткнуть карандашом в глаз. Но теперь я не такая, порох горит куда как медленнее, а в жизни есть вещи, которые прилипают некстати, как клочок бумаги из общественной уборной.
— Ничего. Увидимся позже.
Когда я прибыла к «Оставшимся», народу было полным-полно. На сцене стоял хор, хорошо видимый сквозь панорамные стекла, и еще — все те же танцовщицы с жезлами, одетые в трико с блестками, с небольшими черными масками на лицах.
Большое окно, разбитое при нашем с Йоргенсеном падении, оказалось заделано картиной. Теперь в проеме красовался плакат с изображением пастора Пита. Чувствовалась рука Табиты, причем автор постарался на славу. Пастора окружало множество людей, и сама его фигура дышала благородством. Агонисты Вайоминга. Ниже картины шла исполненная от руки цитата: «Убиенный за слово Божие и за свидетельство, которое он имел».
Почерк правильный, ни малейшего сходства с рукой, изукрасившей борта моего «эксплорера». Судя по всему, над строкой поработала сама Шилох. Буквы казались выписанными несколько вычурно.
Чтобы избежать новых наказаний, я надела длинное черное платье, скрыв лицо шляпой и темными очками. Снаружи перед дверью стоял человек, внимательно разглядывавший пришедших, так что пришлось дождаться первых аккордов музыки, после которых все зашли внутрь. Я последовала за ними.
Церковь была переполнена. Здесь я заметила нескольких журналистов, в том числе Салли Шимаду и бригаду с телевидения. В основном толпа была, как и положено, в черном. Впрочем, местами в глаза бросалась спортивная одежда, а кое-где даже редкий на похоронах камуфляж. Но чувствовалось, что атмосфера накалена до предела. Раньше я бывала на похоронах людей, скоропостижно умерших и даже погибших. Висевшая в церкви «Оставшихся» атмосфера шока, подавленной истерии и невыносимого горя казалась вполне узнаваемой, но ее накал был чрезвычайно высок. От напряжения вибрировал сам воздух.