Ожерелье для дьявола
Шрифт:
– Ее Высочество герцогиня д'Альба приглашает всех отпраздновать день святого Сан-Исидоро от ее имени. Она выражает сожаление, что должна покинуть Мадрид в этот благословенный день. Она просит вас помолиться за нее и за ее дом.
Да хранит вас всех Бог и Сан-Исидоро, – орал кучер во все свои легкие.
Толпа ответила дружным ревом, и все бросились к падавшему со всех сторон золоту. За первой пригоршней последовала вторая, третья, четвертая, и все они старательно разбрасывались вокруг кареты, не оставляя к ней свободного доступа. Так продолжалось, пока мешок не опустел. Полицейские бросились
В погоне за добычей все забыли о карете. В это время она потихоньку тронулась и поехала вниз по склону.
Сохраняя по-прежнему позу недоступного идола, которую она приняла в тот момент, как кучер рассыпал золотой дождь, Каэтана лукаво улыбнулась псевдодуэнье.
– Нужно же принимать надежные меры предосторожности. Что-то подсказало мне, что мы нападем на слишком старательных дураков, а золото против глупости – это единственное лекарство.
– Скажем прямо, ваши меры просто фантастичны, дорогая. Вы выбросили на ветер целое состояние.
Она беззаботно пожала плечами.
– Что есть золото? Древние ацтеки называли его экскрементами богов. Эти несчастные никогда его не видят, а у меня его слишком много. А кроме того, должна же я поддерживать свою репутацию эксцентричной дамы.
Жиль ласково взял затянутую в белую перчатку руку, покоившуюся рядом с ним на пурпуре платья, спустил перчатку и припал к теплой коже губами с чувством преданной признательности.
Герцогиня повернулась к нему, обволакивая его сияющим и лукавым взглядом.
– В этот вечер, да и в другие вечера, Консепсион, как это она привыкла делать, будет проводить ночь в моей комнате. Признаюсь тебе, до сих пор никак не представляла себе, что мне придется заниматься любовью с дуэньей.
Вместо ответа Жиль приоткрыл стекла кареты. Почему-то ему вдруг стало ужасно жарко.
Городские ворота проехали не только без затруднений, но даже с воинскими почестями. Гербы семейства д'Альба были столь же знамениты и столь же почитаемы, как королевские. Часовые отдали честь, за что были отблагодарены лучезарной улыбкой герцогини. Что до дуэньи, то ее охватил приступ кашля, и она долго сморкалась в свой большой носовой платок.
Приступ кашля длился до самого Толедского моста, заполненного сутолокой спешащей на праздник толпы. Прикрывшийся платком Жиль наблюдал за берегами Манзанареса. Берега из-за праздника совершенно преобразились. На зеленых лугах появилось скопище легких, выросших за одну ночь, строений: лавки с прохладительными напитками, кондитерские, уже осаждаемые тучами мух, мелочные лавки со всякой всячиной, где изображения святых соседствовали с лечебными травами, тут же вертелись и цыганки, ловко хватавшие на лету руку и превращавшие ее в книгу для чтения, подлавливавшие монашеские рясы, легконогие танцоры, крутящиеся вокруг гитариста под звуки кастаньет. Это была удивительная смесь гулянья и карнавала, протекавшего среди белых навесов, напоминавших сохнущее белье на берегу. Скоро после мессы сюда нахлынут экипажи, наполненные светлыми туалетами, блестящими махами, дворянами и прелестными девушками из высшего общества. Увидит ли он
– Вы так сожалеете, что покидаете Мадрид? – спросила Каэтана, услышав его вздох. – Или, может, вы сожалеете, что мы оба не сможем повеселиться на празднике?
– И то и другое, наверное. Я полагал, что мое пребывание в Испании будет более продолжительным, а оно заканчивается полным провалом.
Мужчины не любят проигрывать.
– Женщины тоже. Но не огорчайтесь, вы еще вернетесь. Король не вечен. Однажды ваша подруга Мария-Луиза станет королевой и… но я думаю, что мы можем теперь освободить вашего слугу, – сказала она, откинув крышку ящика, в котором с индейской бесстрастностью устроился Понго.
Лошади крупной рысью устремились по дороге в Толедо, чтобы дальше повернуть к Талавере, а оттуда направиться на север, огибая столицу.
Мадрид, весь белый, в звоне праздничных колоколов, постепенно затушевался золотой дымкой прекрасного весеннего дня.
Подчинившись судьбе. Жиль, поудобнее устроившись в своих черных одеждах, притворился спящим, хотя бы чтобы не видеть круглых от удивления глаз Понго. Внезапно оказавшись в присутствии удивительным образом изменившегося хозяина, ирокез, умевший под пыткой не терять ни капли своего бесстрастия, теперь делал самые отчаянные попытки, чтобы удержать себя от приступа хохота.
ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР ФОНТАРАБИ
Это было странное путешествие, о котором шевалье де Турнемин должен был сохранить воспоминание волнующее и в то же время раздражающее. Для него была отвратительна эта старушечья одежда, но именно она и была его спасением.
Он сгорал от желания забросить ее куда-нибудь в крапиву в то время, когда они проезжали по пустынным плато древней Кастилии. Но Каэтана так категорически противилась этому, что он заподозрил ее в том, что этот маскарад доставляет ей особое удовольствие.
Каждый вечер на стоянке кошмар превращался в приятную реальность. Как только перед постоялым двором объявлялась герцогиня, хозяева склонялись в поклоне и не находили ничего особенного в том, что она ни за что не хотела расставаться со своей старой дуэньей.
Как только за ними закрывалась дверь. Жиль, освободившись от своих юбок, с удовольствием и радостью отстаивал свои мужские прерогативы в постели прекрасной герцогини. Каждая ночь была более восхитительна, более безумна, чем предыдущая, но… также и более изнурительна. Так что из-за такой жизни ночной бабочки, как только утром он опускался на подушки кареты, то забивался в угол, широко улыбался Каэтане и сразу засыпал сном праведника, а просыпался как можно позже.
Что до Понго, так ему вне Мадрида нечего было опасаться. Его одели в ливрею, искусно загримировали, наклеили на лицо пластырь, совершенно изменив его слишком экзотический даже для Испании вид. Он мирно и спокойно ехал на Мерлине, исполняя роль немого слуги. Впрочем, он достаточно понимал по-испански.
Путешествие проходило медленно, почти лениво, как это и положено знатной даме, и не вызывало особого любопытства.
Остановка в Сеговии, куда прибыли довольно поздно, внезапно изменила такую монотонность.