Ожерелье для дьявола
Шрифт:
Ну и, в конце-то концов, при нем была его шпага, он умеет драться и во всех случаях дорого отдаст свою жизнь.
Салон заполнялся. Прибывали новые лица.
Выйти незамеченным было бы сейчас очень просто, но Жиль ни за что не хотел прослыть смешным в глазах Лекульте. Улыбаясь мадемуазель Кольсон, которая из-за своего развернутого веера сверлила его взглядом с тревожным выражением, он беззаботной походкой прошел за стол к месту, занятому для него Лекульте, вынул из кармана луидор, бросил его на сукно и постарался сосредоточиться на игре, но не слишком ею увлекаясь.
Он
Естественно, как все новички, он выиграл, и в скором времени перед ним начала вырастать целая кучка золота.
– Я же вам сказал, что удача вам улыбается, – заметил ему банкир.
– Я удивлен этим.
– Вы должны выйти из игры! – посоветовал ему сосед слева.
Это был молодой виконт де Баррас, так живо интересовавшийся апатичной мадемуазель де Сен-Реми де Валуа. Должно быть, он был более богат своими знатными предками и родовитостью, чем золотом. Вероятно, пышность этого дома интересовала его больше всего. В нем отчетливо были видны агрессивность и робость одновременно, что составляло определенную прелесть.
– Закончить игру? Почему?
– Потому что счастье в игре еще более капризно, чем прелестная женщина. Вы играете в первый раз?
– Это до такой степени заметно?
– Нет, не до такой степени. Но в первый раз всегда везет. Вы можете судить по моей удаче, – улыбнулся он, обнаружив свой возраст – 29 лет.
На его правильном лице, обрамленном светлыми волнистыми волосами, лежала уже печать разврата.
Он провел рукой по пустому месту перед собой.
Ни одной монеты.
– Если вы уйдете, мы уйдем вместе, – сказал он с многозначительным вздохом сожаления.
Жиль разделил свой выигрыш на две равные части.
– Разделим! – предложил он, подчиняясь внезапному чувству.
Зеленые глаза де Барраса округлились от удивления.
– Вы с ума сошли. Вы же меня никогда не видели. Я, может быть, разбойник.
– Охотно принимаю такой риск. Видите ли, я не рассматриваю эти деньги как действительно принадлежащие мне. А потом… вы носите имя, которое я ценю по Ньюпорту в Америке.
– Я там никогда не был.
– Однако я знал там в Ньюпорте адмирала де Барраса.
– Это мой дядя. Герой семьи, в которой я слыву за паршивую овцу. В то время как он достиг славы в Америке, меня пожирали комары в Пондишери, но я не нашел сокровищ Гольконды.
– Во всяком случае, вы для меня собрат по оружию. Ну что, принимаете? Вы можете это мне вернуть, когда вам улыбнется удача.
Что-то похожее на чувство признания прошло по холодному и саркастическому лицу молодого провансальца.
– В конце концов, вы, может, просто святой.
Благодарю вас. Я попытаюсь вам возвратить это каким-то образом.
Он вновь пустился в игру с видимой радостью.
Удача, как по волшебству, пришла к нему, и через час он смог возвратить Жилю все, что тот ему одолжил.
– Вы просто приносите удачу, друг мой! – воскликнул он, протягивая
– Но здесь никто не имеет ни малейшего желания забывать шевалье де Турнемина! – раздался сзади голос графини. – Это он сам за игрой совершенно забыл хозяйку дома. А она еще не имела возможности обменяться даже двумя словами со знаменитым Кречетом. Хозяйка умирает от такого желания.
Жиль встал.
– Извините меня, сударыня. Я к вашим услугам.
– Ах нет, графиня, не лишайте меня его общества. Он приносит удачу.
Она махнула веером, проведя им по щеке Барраса.
– Вы наглец, виконт, и если вы хотите оставаться моим собратом, то должны вести себя по-другому. Кто вам сказал, что я не доставлю ему большего удовольствия, чем вы?
Виконт пожал плечами.
– Все зависит, графиня, от того, что вы ему предложите. Конечно, красивая женщина располагает таким сокровищем, перед которым сокровища банка лишь пыль. Ну что ж, удачи, шевалье, но побыстрее возвращайтесь.
– Оставим этого грубияна, шевалье, пойдемте выпьем чего-нибудь. Ничего нет лучше, чтобы познакомиться, чем разделить хлеб и соль.
Они удалились в столовую, где на огромном овальном столе, украшенном фруктами и серебряными кувшинами, были расставлены закуски.
Жиль согласился на чашку кофе и ожидал начала разговора. Но она, казалось, не особенно спешила. С того времени, когда он покинул игорный стол, она не произнесла ни единого слова и ограничивалась лишь улыбками.
Она тоже пила свой кофе, внимательно наблюдая за ним из-за позолоченного края чашки, но по-прежнему ничего не говорила. В желтом свете свечей зеленые глаза усиливали ее сходство с кошкой, преследующей свою жертву с жестокой ласковостью. Сейчас она цапнет ее когтями и съест.
– Ну что же, графиня, о чем же вы хотели со мной поговорить?
– О вас… обо мне! Почему вы меня так ненавидите, совсем меня не зная? – выпалила она. – Может, потому, что я похожа на кого-то, кого вы любите?
– Кто вам сказал, что я вас ненавижу, сударыня?
– Никто. Это так, впечатление.
– Это ложное впечатление. Как могу я вас ненавидеть, когда я вижу вас впервые?
– Мы говорим друг с другом в первый раз. Но мы уже однажды виделись. Помните, на этой же улице, однажды вечером. Вы, наверное, кого-то ждали, а я наивно подумала, что меня, что я вам нравлюсь. В действительности вы ждали другую, и она пришла позже. И вы ее любите. Вы ведь любите ее, Жюли де Лятур, не правда ли?
– Я бы, наверное, вас полюбил, если бы встретил вас до нее, – сказал Жиль, удивленный внезапной печалью в голосе графини.
– Конечно же, это не так. Я не из тех, кого может полюбить знатный человек, не так ли?
– Сударыня, но ваш супруг…
Она поставила зазвеневшую в дрожавшей руке чашку. Плохо сдерживаемые слезы блестели в ее глазах.
– Не говорите мне о нем! – тихо проговорила она жалобным голосом. – Это гений бедной девушки, какою я была, а может, и сейчас я такова. А на что другое я могла надеяться? Вы когда-нибудь знали нищету, шевалье?