Ожерелье королевы
Шрифт:
– Да нет, все вышло случайно, – простодушно отвечали они.
– Как бы то ни было, вы могли меня арестовать, но за шестьдесят луидоров согласились отступиться.
– Нет же, мы собирались потребовать с вас еще шестьдесят луидоров.
– И мы своему слову хозяева, – подхватил другой. – За сто двадцать ливров мы оставим вас на свободе.
– А как же с этой дамой? – с замиранием сердца спросил Босир.
– Ну, эта дама – совсем другое дело, – возразил Умник.
– Не правда ли, она стоит не меньше двухсот луидоров? – поспешно спросил Босир.
Полицейские вновь
– Триста… – предложил он. – Четыреста… Тысячу луидоров! Но только оставьте се на свободе.
Глаза Босира засверкали.
– Вы молчите, – продолжал он. – Вы знаете, что я при деньгах, и хотите заставить меня раскошелиться: что ж, это вполне справедливо. Я дам вам две тысячи луидоров, сорок восемь тысяч ливров на двоих, только отпустите ее.
– Значит, ты ее очень любишь? – спросил Умник. Тут Босир рассмеялся в свой черед, и горький его смех звучал так угрожающе, в нем слышалась такая безнадежная любовь, обуревавшая это бесчестное сердце, что стражи закона испугались и решили принять меры предосторожности, чтобы предупредить взрыв отчаяния, который сулил им блуждающий взгляд Босира.
Шпики выхватили пистолеты и, приставив дула к его груди, сказали:
– Мы не уступим тебе эту женщину даже за сто тысяч экю. Господин де Роган заплатит нам за нее пятьсот тысяч, а королева миллион.
Босир возвел глаза к небу с мольбой, которая смягчила бы любого дикого зверя, за исключением полицейской ищейки.
– Пойдемте, – сказал Умник. – У вас, кажется, есть какая-то повозка, хоть двуколка; велите запрячь ее для вашей дамы: она заслужила, чтобы вы о ней позаботились.
– Мы люди незлые, – подхватил другой, – мы своей властью не злоупотребляем. Вас мы тоже прихватим для виду, но по дороге отвернемся, вы спрыгнете, а мы спохватимся, когда вы уже будете далеко. По рукам?
Босир на это отвечал так:
– Куда она, туда и я. В этой жизни я с ней не расстанусь.
– И в той, грядущей, тоже! – добавила дрожащая от ужаса Олива.
– Что ж, тем лучше! – перебил Умник. – Чем больше арестантов мы привезем господину де Крону, тем забавнее выйдет.
Четверть часа спустя от дома отъехала двуколка Босира, в которой сидели пойманные любовники и их стражи.
32. Библиотека королевы
Нетрудно себе представить, какое впечатление произвел этот арест на г-на де Крона.
Возможно, агенты и не получили миллион, на который надеялись, но можно не сомневаться, что они остались довольны вознаграждением.
Что до начальника полиции, то, потирая руки в знак радости, он собрался и покатил в Версаль; за его каретой следовала другая, наглухо закрытая и запертая снаружи на замок.
Было это на другой день после того, как Умник и его друг предали Николь в руки г-на де Крона.
Обе кареты въехали в Трианон: из одной выскочил начальник полиции, а вторую он поручил охранять своему главному помощнику.
Он был допущен к королеве, которой заранее послал в Трианон просьбу об аудиенции.
За последний месяц королева не пренебрегала
Как только к ней ввели г-на де Крона, по его сияющему виду она заключила, что он принес добрые вести.
Бедная Мария Антуанетта давно уже встречала повсюду лишь хмурые и озабоченные лица.
В сердце ее, израненном страданиями, впервые за последний убийственный месяц вспыхнула радость.
Приложившись к ее руке, глава полиции спросил:
– Ваше величество, нет ли в Трианоне такой комнаты, чтобы вы могли следить за тем, что в ней происходит, сами оставаясь невидимы?
– Это библиотека, – отвечала королева. – Позади стенных шкафов я велела прорезать оконца в соседнюю комнату, где за ужином мы с госпожой де Ламбаль или с мадемуазель де Таверне, когда она еще состояла при мне, развлекались подчас, глядя, какие уморительные гримасы корчит аббат Вермон [145] , натыкаясь на памфлет, в котором его высмеивают.
145
Вермон, Матье Жак, аббат де (1735 – конец XVIII в.) – чтец и негласный советник Марии Антуанетты.
– Превосходно, ваше величество, – отозвался г-н де Крон. – Внизу ждет карета, приехавшая со мной: я хотел бы, чтобы ее пропустили в замок, но так, чтобы ее содержимого не видел никто, кроме вашего величества.
– Нет ничего проще, – отвечала королева, – где ваша карета?
– В первом дворе, ваше величество.
Королева позвонила.
– Велите вкатить в большие сени карету, которую вам укажет господин де Крон, – сказала она вошедшему слуге, – и заприте обе двери, чтобы в сенях было темно и никто, кроме меня, не увидел диковинку, которую привез мне господин де Крон.
Приказ был исполнен. Капризы королевы встречались обычно с еще большим почтением, чем ее приказы. Карета въехала в ворота мимо караульной будки и выгрузила свое содержимое в темный коридор.
– Теперь, ваше величество, – сказал г-н де Крон, – извольте проследовать вместе со мною в комнату для вечерних трапез и прикажите, чтобы моего главного помощника пропустили в библиотеку вместе с тем лицом, к которому он приставлен.
Десять минут спустя трепещущая королева заглянула в оконце, спрятанное позади шкафов.
Она увидела, как в библиотеку вошла окутанная плащом фигура; помощник освободил ее от плаща, и королева, узнав ее, вскрикнула от испуга. То была Олива в одном из любимейших нарядов Марии Антуанетты.
На ней было зеленое платье с широкими черными муаровыми лентами; у нее была высокая прическа, какую предпочитала и королева, такие же кольца, как у нее, и зеленые атласные туфельки на высоких каблуках; то была вылитая Мария Антуанетта, только вместо крови цезарей в жилах ее бурлила плебейская кровь, вселявшая такое вожделение в г-на де Босира.