Ожерелье королевы
Шрифт:
Тюремщик вжался в стену, всем своим видом давая понять, что он не хочет и не должен участвовать в происходящем и останется безмолвным свидетелем того, что сейчас начнется.
Прежде чем Жанне пришло в голову что-нибудь спросить, к ней обратились.
Первым заговорил самый молодой из вошедших. Он был одет в черное. Не снимая шляпы, он теребил в руках бумагу, свернутую наподобие древнего пергамента.
Двое других по примеру тюремщика отступили в темноту.
– Сударыня, вы Жанна де Сен-Реми
– Да, сударь, – отвечала Жанна.
– Родились на свет в Фонтете двадцать второго июня тысяча семьсот пятьдесят шестого года?
– Да, сударь.
– Проживаете в Париже на улице Нев-Сен-Жиль?
– Да, сударь. Но почему вы задаете мне все эти вопросы!
– Сударыня, мне жаль, что вы меня не узнали: я имею честь состоять секретарем суда.
– Я узнала вас.
– В таком случае, сударыня, коль скоро вы меня узнали, разрешите мне исполнить возложенные на меня обязанности.
– Погодите, сударь. Какие обязанности на вас возложены?
– Огласить приговор, который был вынесен вам, сударыня, на судебном заседании тридцать первого мая тысяча семьсот восемьдесят шестого года.
Жанна содрогнулась. Она бросила вокруг тоскливый, недоверчивый взгляд. Мы не случайно пишем – недоверчивый, а не просто тоскливый; Жанна содрогнулась от безотчетной тоски и насторожилась: ее глаза, как два ужасных огня, зажглись во мраке камеры.
– Вы – секретарь Бретон, – произнесла она, – но кто эти двое, ваши помощники?
Секретарь хотел было ответить, но тюремщик, опережая его намерение, многозначительным тоном, в котором угадывались опаска и сострадание, шепнул ему на ухо:
– Не говорите ей!
Жанна услышала; она взглянула на обоих мужчин внимательнее, чем прежде. Ее удивило, что один из них одет в серый, стального цвета, кафтан с железными пуговицами, а другой в куртку на голое тело и колпак; внимание Жанны привлек странный фартук, которым был повязан этот второй человек: во многих местах он был прожжен и покрыт пятнами масла и крови. Она попятилась. Казалось, она собралась в комок перед мощным прыжком..
Секретарь, приблизившись, обратился к ней:
– Прошу вас, сударыня, станьте на колени.
– На колени? – возопила Жанна. – Мне? Мне, Валуа, стать на колени?
– Таков приказ, сударыня, – с поклоном отвечал секретарь.
– Позвольте, – возразила Жанна с недоброй улыбкой, – вы, сударь, не знаете закона, и мне придется, как видно, вас просветить. На колени становятся только в случае публичного покаяния.
– Что же дальше, сударыня?
– Что дальше? Публичное покаяние приносят только приговоренные к позорному наказанию. А изгнание, насколько мне известно, по французским законам не считается позорным наказанием.
– Я
– Так к чему же? – негодуя, воскликнула Жанна. – К чему я приговорена?
– Узнаете, когда выслушаете приговор, сударыня, а для этого вам прежде всего следует стать на колени.
– Никогда! Никогда!
– Сударыня, таков первый пункт полученных мною инструкций.
– Никогда! Слышите, никогда!
– Сударыня, в приказе предусмотрено, что в случае, если осужденная откажется стать на колени…
Ну?
– Ее следует принудить силой.
– Силой? Женщину?
– Женщина так же, как мужчина, обязана уважать короля и правосудие.
– И королеву, не правда ли? – яростно выкрикнула Жанна. – Я узнаю здесь враждебную руку женщины!
– Напрасно вы вините королеву, сударыня; ее величество не имеет никакого отношения к приговорам, которые выносит суд. Итак, сударыня, заклинаю вас, избавьте нас от необходимости применить насилие. На колени!
– Никогда! Никогда! Никогда!
Секретарь свернул свои бумаги и извлек из кармана еще один, весьма объемистый документ, который был у него заготовлен на случай неповиновения.
Он огласил по всей форме составленный приказ генерального прокурора о том, что представителям власти надлежит силою поставить на колени приговоренную в случае ее отказа исполнить это добровольно; таково требование правосудия.
Жанна забилась в угол камеры, в страхе ища глазами представителей власти, она вообразила, что сейчас войдут солдаты со штыками, которые остались за дверью.
Но секретарь не стал отворять дверь; он подал знак двум своим спутникам, о которых мы уже упоминали; эти двое невозмутимо приблизились, приземистые, непоколебимые, подобные таранам, пробивающим крепостные стены во время осады.
Они схватили Жанну под руки и выволокли ее на середину камеры, не слушая стонов и воплей.
Секретарь сел и стал ждать; лицо его было бесстрастно.
Жанна не заметила, что, покуда ее волокли, тело ее приняло почти коленопреклоненное положение. Она спохватилась только после того, как секретарь сказал:
– Так будет в самый раз.
Но пружина тут же распрямилась, и Жанна вскочила с пола прямо в объятия державших ее людей.
– Напрасно вы так кричите, – заметил секретарь, – снаружи вас все равно не слышно, а кроме того, вы не услышите, как я буду читать приговор.
– Позвольте мне слушать стоя, и я замолчу, – задыхаясь, отвечала Жанна.
– Наказание кнутом считается позорным, – возразил секретарь, – а посему осужденный должен стать на колени.
– Кнутом? – взвыла Жанна. – Кнутом? Вы сказали – кнутом, негодяй?